Темные искусства - стр. 2
– Это исключительная перемена, но не немыслимая. Увы, устройство человеческого разума все еще загадка для нас.
Прокурор кивнул, правда, с сардонической ухмылкой.
– То есть вы признаете подозреваемую невменяемой?
– Совершенно верно. Девушка находится у меня под наблюдением.
– И когда вы поместили ее в ваше, кхм, весьма уважаемое заведение?
– На следующий же день.
– Вот как?
– Да. Она представляла опасность и для себя, и для окружающих. Она напала на меня в нашу первую встречу.
– Ах, да, – сказал обвинитель, повернувшись к Бетси, приземистой старенькой горничной Макгреев, и Джорджу, их дворецкому в летах. – По словам этих слуг, вы приехали и одолели мисс Макгрей без каких-либо затруднений.
Клоустон надулся, чувствуя западню.
– Да. Так и было.
Прокурор усмехнулся.
– Девушке удалось убить двоих здоровых взрослых, нанести увечье брату, который, как все мы видим, тоже далеко не тростинка… и все же вы, доктор, остались невредимы.
Клоустон огладил свою длинную темную бороду.
– Все верно. Когда я прибыл на место, мисс Макгрей была изнурена от голода и обезвожена. Слуги заперли ее в спальне, и никто не отваживался к ней приближаться. Бедная девушка целый день ничего не ела и не пила. Она смогла поднять нож лишь на миг. Ринулась ко мне и упала в обморок.
Клоустон краем глаза взглянул на присяжных. Некоторые из них кивали.
– Она что-нибудь сказала? – спросил обвинитель. – Прежде чем лишилась сознания?
Этого-то момента все и ждали. Присутствующие вытянули шеи и навострили уши. Некоторые вылупили глаза. Слухи уже поползли, но все-таки именно Клоустон был тем, кто слышал последние слова девушки.
– Напоминаю, доктор, вы под присягой, – наседал прокурор.
Клоустон взглянул на Адольфуса. Они обсуждали этот момент. В голубых глазах молодого человека читалась мучительная мольба. «Не говорите им», – казалось, заклинал он доктора.
Но он был под присягой…
Доктор сглотнул и выплюнул следующие слова:
– Она сказала: «Я не сумасшедшая…»
По залу пронеслись вздохи и шепотки. Обвинитель с победным видом прошагал к жюри присяжных.
– Девица сама заявила, что не безумна! И если она не безумна, то эти убийства следует считать…
– Да что за бред вы несете! – взревел Клоустон, вскочив на ноги. Его раскатистый голос заткнул рты всем присутствующим. – За последние двадцать лет я перелечил сотни пациентов. Девять из десяти заявляют, что они не сумасшедшие. Предлагаете мне поверить им на слово и выпустить всех на свободу, мистер Пратт?
Зал снова зашелся в хохоте, от чего лысина прокурора залилась пунцовым цветом. Клоустон продолжил, не дожидаясь, пока стихнет гвалт:
– Сразу после тех слов мисс Макгрей также сказала, что все это происки дьявола.
В мгновение ока смех превратился в ахи и вскрики ужаса. Вот что люди жаждали услышать. Вот что напечатали следующим утром во всех газетах Данди и Эдинбурга.
Клоустон бросил на Адольфуса встревоженный взгляд. Молодой человек, совершенно разбитый, сидел, вцепившись в свою повязку здоровой рукой. Клоустон всем сердцем сочувствовал ему, но правда должна была прозвучать во всеуслышание…
Он посмотрел на присяжных в упор.
– Мисс Макгрей, хрупкая девушка шестнадцати лет, обратилась против отца и матери, в которых души не чаяла, и убила их. Она буквально озверела, и ее пришлось связать и напоить успокоительным. Нет сомнений, что она была не в себе. Она… – Клоустон опустил взгляд, в голосе его зазвучала горечь. – Возможно, рассудок к ней уже не вернется.