Размер шрифта
-
+

Темные аллеи Бунина в жизни и любви - стр. 5

«…Уже стояло в темноте несколько саней и розвальней, расселись и, смеясь, крича, под звон колокольчиков, шибко понеслись через свежие сугробы со двора. И, конечно, я очутился в розвальнях с Анхен…

Как забыть этот ночной зимний звон колокольчиков, эту глухую ночь в глухом снежном поле, то необыкновенное, зимнее, серое, мягкое, зыбкое, во что сливаются в такую ночь снега с низким небом, меж тем как впереди всё чудятся какие-то огоньки, точно глаза каких-то неведомых, ночных, зимних порождений! Как забыть снежный ночной полевой воздух, холодок под енотовой шубой сквозь тонкие сапоги, впервые в жизни взятую в свои молодые, горячие руки вынутую из меховой перчатки тёплую девичью руку – и уже ответно, любовно мерцающие сквозь сумрак девичьи глаза!»

Вот попробуйте придумать такое, взяв из ниоткуда. Конечно, какую-то схему начертать можно, но только лишь схему, составленную из сухих предложений, но не ту поэзию чувств, которая вышла из-под пера писателя, самого пережившего такое…

«Я посмотрел в темноту за долину, на противоположную гору, – там, в доме Виганда, одиноко краснел, светился поздний огонёк. – Это она не спит, – подумал я. – «Возвышают реки голос свой, возвышают реки волны свои, – подумал я, – и огонёк лучисто задрожал у меня в глазах от новых слёз – слёз счастья, любви, надежд и какой-то иступлённой, ликующей нежности».

А полностью ли вымышлено в романе развитие отношений, и вымышлено ли вообще?

«Мне в те дни было тем мучительней, что предстояло пережить ещё одно испытание – разлуку с уезжавшей домой Анхен (хотя я и в этом находил какую-то пронзительно-горькую утеху).

Отец и Пётр Петрович решили, ради сестры, остаться в Васильевском ещё на некоторое время. Остался и я – и не только ради Анхен, страсть к которой усиливалась во мне с каждым днём: мне зачем-то хотелось длить те двойственные чувства, которые владели мной и заставляли не расставаться с “Фаустом”, нечаянно попавшим тогда в мои руки среди писаревских книг и совершенно пленившим меня…»

Что здесь правда, а что вымысел? Да может ли быть такой вымысел? Писательская правда жизни требует, как это принято в писательском цехе, работая над произведением, «скалывать с себя».

Правда жизни даже в том, что счастливые деньки всегда пролетают незаметно и заканчиваются грустными переживаниями и воспоминаниями…

«И удивительно скоро мелькали для меня эти горестно-счастливые дни. Расставшись поздно вечером с Анхен, сладко замученный бесконечным прощанием с ней, я, придя домой, тотчас же проходил в кабинет и засыпал мёртвым сном с мыслью о завтрашнем свиданье. Утром я нетерпеливо сидел с книгой в руках в солнечном саду, ожидая той минуты, когда можно будет опять бежать за реку, чтобы увести Анхен куда-нибудь на прогулку. В эти часы всегда гуляли с нами девочки, младшие дочки Виганда, но они всегда бежали впереди, не мешали нам…»

О, эти встречи, первые встречи с предметом обожания, с девочкой, к которой ещё страшно прикоснуться! Кто не переживал их в раннем детстве и отрочестве!

«В полдень я возвращался домой к обеду, после обеда всё перечитывал “Фауста” – и ждал вечерней встречи… По вечерам в низах сада светила молодая луна, таинственно и осторожно пели соловьи. Анхен садилась ко мне на колени, обнимала меня, и я слышал стук её сердца, впервые в жизни чувствовал блаженную тяжесть женского тела…»

Страница 5