Темная сторона Москвы - стр. 24
Силуэт была Дарья Николаевна. Одетая во все черное, стояла она посреди холостяцкой спальни, словно могильный призрак, могущий проникать сквозь стены.
Николай Андреевич перекрестился и ущипнул себя за щеку: надеялся проснуться. Не удалось.
Призрак ухмыльнулся:
– Я знаю, на ком ты жениться собрался. На Пелагее Панютиной… Мне донесли.
– Да… да… Дарьюшка? Зачем ты здесь? Зачем? – спросил капитан. Язык к гортани присох, сердце едва не выпрыгивало из груди.
– Это ты, Николюшка, скажи – зачем. Зачем тебе эта худосочная потаскуха без роду, без племени? Без приданого…
– За нее имение дают. У меня же, как ты знаешь, ничего…
– Знаю. На мне женись. У меня денег куры не клюют, а имений – в полгода не объехать…
– Дарья Николаевна, это мезальянс. Твоя родня против меня будет. Да кроме того, альфонсом быть не желаю! – рассердился Николай Андреевич. В чем, в чем, а в сердечных делах оправдываться капитану еще ни разу не приходилось.
– Значит, любовницей – можно, а в жены взять – мезальянс?! – грозно спросила Дарья Николаевна. Тяжело дыша, она поджала губы и сделалась похожей на злобного хорька: зубы выдались сильно вперед, лицо пошло пятнами, руки сжались в кулаки.
Николай Андреевич промолчал, ошарашенно наблюдая страшную метаморфозу: куда девался миловидный облик его бывшей «возлюбленной»? Перед ним была мегера, настоящая ведьма. Нечто, с женским полом уже не связанное… Да и ни с каким другим. Было ОНО: древнее, страшное и невыносимо живое зло, исполненное отравы, каждым своим выдохом испускающее яд. Или прыгающий свет свечи искажал все вокруг? Николай Андреевич видел перед собой Молоха или Велиала, алкающего жертвоприношения – крови и плоти людской.
– Я тебе, Николюшка, обиды не спущу, – с страшным гадючьим присвистом прошипело ОНО. – Вам от меня обоим солоно придется… Как бы не пожалеть! Подумай еще!
– Как ты сюда проникла? – Николай Андреевич, хоть и напуганный, спохватился. – Кто тебя впустил?!
– У меня везде слуги! – засмеялась Дарья Николаевна. Она подняла руку и высыпала на постель капитана несколько золотых монет. – Вот, смотри! Мои слуги и всесильны, и вездесущи – сквозь игольное ушко пролезут, не сомневайся!
Николай Андреевич с содроганием понял, что коварная баба говорила о золоте.
– Знай: и с тобой, и с твоей нищебродкой что захочу – то и сделаю. Хоть живыми в землю закопаю. Хоть на куски порублю…
– Ты с ума сошла, негодная! – возмутился капитан и попытался вскочить, но не смог: ноги у него оказались связаны!
– Не так прытко – упадешь, голову свернешь, – холодно сказала Дарья Николаевна. – Сроку тебе даю неделю, и чтобы одумался. Если же не порвешь ты с нею, с Палашкой… Я вас обоих тогда… пор-РР-рву!
Последние слова вдова прорычала так, что свеча погасла под могучим напором ее дыхания. Когда Николай Андреевич дрожащими от нервного возбуждения руками сумел-таки снова зажечь свет – в спальне никого уже не было.
Первая мысль, которая пришла на ум: следует разузнать, кого она подкупила в доме. Измену непременно надо обнаружить. «Мой дом – моя крепость», а какая ж это крепость, коли враги в нее проникают?
Одумываться Николай Андреевич вовсе не собирался. Он уже посватался к юной Пелагее Денисьевне Панютиной, а она и ее родители на свадьбу согласились. Отказаться теперь от матримониальных планов или хотя бы отложить свадьбу – значит обидеть и будущую родню, и невесту.