Темная сторона меня - стр. 14
Натянув на себя платье кое-как, я вышла за дверь, и снова была схвачена за руку охранником. Он, ни говоря ни слова, снова потащил меня за собой. Я шла, словно бесчувственная кукла. Я была уверена, что Вивьен во мне умерла.
«Ожидание смерти, хуже самой смерти» - эта избитая фраза кем только не использовалась, и как только не видоизменялась за свое существование. Я тоже могла видоизменить ее. У меня она звучала приблизительно так: «Ожидание смерти равно самой смерти».
Я чувствовала себя рабыней в гареме – меня поселили в прекрасной комнате: дизайн помещения соответствовал стилю коридора и кабинета хозяина борделя. Кровать под балдахином и тяжелого бордового шелка, висящие золотые жгуты с кистями на концах, стены с такими же толстыми обоями, и мебель – тяжеловесная, из натурального дерева. Одним словом «гнездышко для свиданий».
- Здесь лучшие девочки принимают своих клиентов, - подтвердил мои опасения Айзек, когда зашел в комнату следом за мной. – До аукциона она будет пустовать, так что босс приказал поселить тебя здесь.
- А куда делись его лучшие «девочки», - я не хотела заходить в комнату, но Айзек втолкнул меня в нее. – Осторожнее можно? – возмутилась я.
- Слушаюсь и повинуюсь, Ваше Величество, - пропел Айзек, закрывая за мной дверь. – Еду тебе будут приносить, одежда в шкафу – твоя, не переживай, - он уже смотрел на меня в приоткрытую дверь. – Видишь, мы выполняем любые капризы, - он закрыл дверь, и провернул в замке ключ. И уже из-за двери, все же, ответил на мой вопрос: - Они стали ненужными.
Волосы зашевелились у меня на голове. Понятно, что их не просто отпустили – это закрытый клуб, бордель, публичный дом, - и лишние свидетели не нужны ни хозяину, ни клиентам. Девушкам ничего не мешает после всего начать шантажировать клиентов, либо написать заявление в полицию, если они побывали в моей шкуре. А после всего произошедшего я не сомневалась, что я не первая, и, возможно, не единственная на данный момент пленница. Хотя, когда меня водили к хозяину борделя, я больше никого не видела в коридоре, и даже не слышала ни одного постороннего звука. И само собой, от таких, как я легче было избавиться, чем заставить молчать. Использовать, и выбросить поломанную игрушку на свалку – это ли проблема для таких, как ходят сюда. Они «сливки общества», и для них я – «отброс».
В ожидании аукциона, я практически не спала и совсем ничего не ела. Пару раз я срывалась, и стучала в дверь, кричала, рыдала, пугала всех, кто мог быть рядом, полицией, требовала, чтобы мне дали позвонить семье – но все безрезультатно. Три раза в день открывалась дверь, и мне закатывали тачку с едой. Она не была сервирована дорогим фарфором – тарелки и все столовые приборы были пластиковыми – здесь точно знали, что человек мог сделать с собой в период отчаяния. Но не я… Мое религиозное воспитание не позволило бы мне так поступить с собой, да и как говорил мой дедушка: « Из любого положения можно найти выход». На это я и надеялась.
Две ночи пролетели, как один миг. Обычно, когда болеешь, или когда просто бессонница – ночь тянется, как будто в ней семьдесят два часа. Ты лежишь на спине, уставившись в потолок, и ждешь, когда начнет светать. Я же эти ночи не заметила – они промчались со скоростью японского высокоскоростного поезда – вот она началась, и вот уже и закончилась. День проходил еще быстрее. Хорошо, что в комнате были часы, и я, хотя бы , не потерялась во времени – окон в этой комнате тоже не было. Из этого я сделала вывод, что, скорее всего, меня держат на каком-то заброшенном заводе.