Тёмная рать - стр. 12

Цент ненавидел Анфису, за то, что она довела его до такого срама. Ненавидел Маринку, за то, что та жила на белом свете. Ненавидел Владика, просто потому, что не мог не ненавидеть этого очкарика. И еще он ненавидел себя, потому что сидел и покорно хлебал чай, как бесхребетная амеба, а должен был встать, взять палку, и показать лохам, кто хозяин в этом мире. Анфисе по башке! Маринке по башке! Владику восемь раз по башке, портом за шкирку его, и к нотариусу, дарственную писать. У очкарика машина, квартира, дача…. Урожайный лох! Вот как следовало поступить, и как он поступал в свое время. Но, увы, не теперь. Сломленный, беззубый, бывший некогда злым волком, а ныне превратившийся в старого облезлого кобеля, Цент теперь мог терзать лохов только в своих эротических фантазиях.

И от этого на душе становилось так погано, как будто с гаишником за руку поздоровался.

Утром Цент проснулся злой и разбитый, будто всю ночь прождал в засаде жадного коммерсанта, дабы поймать его и подвергнуть пыткам с целью пробуждения в оном субъекте щедрости, а жертва так и не появилась. Дача программиста определенно располагалась в каком-то нехорошем месте, иначе, чем объяснить ужасные сны, посетившие Цента под ее крышей? Вначале приснилось, что он честный труженик, всю жизнь пашущий за копейки, чтобы заработать грошовую пенсию и выкормить потомство – будущих честных тружеников, обреченных повторить судьбу родителя. Цент проснулся с криком, напугав Анфису. Та, угрожающе зевая, стала выспрашивать, что случилось, но Цент не стал ей объяснять – сам факт того, что ему, крутому перцу, снятся подобные сны, являлся немыслимо унизительным. Но стоило лечь и сомкнуть глаза, как сознание несчастного рэкетира провалилось в бездну нового кошмара. Приснилось, что он программист и по совместительству очкарик. Было немыслимо страшно. В этот раз дикий крик Цента разбудил всех, даже Маринка прибежала узнать, что случилось.

Денек был хуже некуда, ночка ему под стать. Рассвет Цент встретил с робкой надеждой на лучшее, ведь после завтрака они должны были покинуть загородную резиденцию программиста. Оставалось потерпеть общество ненавистных людей всего пару часов. Цент сжал кулаки, и сказал себе, что сможет. Нужно быть сильным. Маринка отвратительна, Владик тошнотворен, от Анфисы тоже с души воротит. Но выбора нет. На свете остались только такие вот особи, все крутые перевелись, став достоянием истории вместе со своей эпохой – благословенными девяностыми.

Завтрак дался Центу тяжело. Еще ни разу за всю жизнь желание убить кого-нибудь не одолевало его с такой силой, как во время этой утренней трапезы. Маринка и Анфиса болтали как два сумасшедших попугая, Владик, немного осмелевший в присутствии грозного рэкетира, тоже вставлял свои реплики. Цент сидел за столом, мрачный, как грозовая туча, и старался смотреть только в свою тарелку. Стоило поднять взгляд, как кулаки начинали чесаться с невероятной силой, и больше остальных кулачную чесотку вызывала прыщавая физиономия Владика. Цент и сам не мог понять, за что так ненавидит этого паренька, но появись у него хоть малейшая возможность, так бы отделал очкарика, что мало бы тому не показалось. Увы, те времена, когда избивать сограждан можно было свободно, не боясь уголовного возмездия, давно миновали. Теперь подобные вещи позволялись только чиновникам и их родственникам, а единственный живой родственник Цента, дядя Игнат, уже девятнадцатый год сидел в тюрьме за излишнее усердие в деле первичного накопления капитала.