Текст и контекст. Работы о новой русской словесности - стр. 2
Никакой кризис немыслим и без борьбы литературно-общественных идей – она и пронизывает всю без исключения литературную полемику. К концу 1990-х в атмосфере почувствовалась некая взаимоуспокоенность, литературные идеологи окопались каждый на своей территории, – но в обозримом будущем это мнимое спокойствие будет разрушено, доска перевернута, произойдут события, введшие не только окололитературную публику в ступор. Хотя, если посмотреть внимательно, споры вокруг «врагов народа» и «врагов нации», о чем я писала еще с конца 1980-х, а потом следить за дальнейшим возбуждением имперских идей и намерений, за возвратным движением (с одобрения подновленного гимна), то мои статьи конца 1990-х – начала 2000-х не покажутся такими уж кассандровскими. И здесь тоже хронология служит свою службу – показывает вовлеченность литературы в архитектуру общенационального строительства – или ее соучастие в общих процессах деградации и разрушения.
Внимательному читателю (на него вся надежда, иначе зачем это все) будет видно, как возникают ручейки и формируются литературные потоки, как воздвигаются и разрушаются картонные репутации, декорации и фальшивые монументы, и, наконец, как работает кровеносная система литературы. Которая – пока – для нас спасительна.
Я не включила в книгу ни рецензии на важные для меня книги, ни портреты важных – повторяю, для меня, для моего литературного воспитания и развития – писателей. Книга не резиновая – а с включением этих текстов разных жанров пришлось бы издавать второй том, а к этому пока не готово уважаемое издательство «Время», выпустившее в 2017-м мой сборник «Феникс поет перед солнцем», где такие тексты и помещены. Но писатели, за которыми я пристально следила и творчество которых не уходит из моего сознания, присутствуют в этой книге практически на всем ее протяжении, являясь ее персонажами, действующими лицами, а некоторые – скрепляющими мой литературный мир в единство героями. Вокруг каждого из них я тоже могу составить книгу из своих работ – «Юрий Трифонов и другие», «Фазиль Искандер и другие», «Владимир Маканин и другие», «Андрей Битов и другие»… Но про первых двух я сочинила монографии (соответственно в 1984-м, 9 месяцев в цензуре, – и в 1990-м, уже бесцензурная).
Время резко поменялось в невыгодную в том числе для литературы сторону, многие читатели и писатели вынужденно изменили свою жизнь, среду обитания, окружение и профессию. Искать точки опоры в прошлом, чтобы было откуда выстраивать настоящее, перебирать стратегии и тактики литературного, человеческого поведения – занятие, помогающее жить и выжить.
I. От больших надежд к утраченным иллюзиям
Вольное дыхание
А зачем выдумывать? Зачем героини и герои? Зачем роман, повесть, с завязкой и развязкой? Вечная боязнь показаться недостаточно книжным, недостаточно похожим на тех, что прославлены! И вечная мука – вечно молчать, не говорить как раз о том, что есть истинно твое и единственно настоящее, требующее наиболее законно выражения, то есть следа, воплощения и сохранения хотя бы в слове!
Иван Бунин
Лет двадцать, наверное, уже прошло с того момента, когда в центре внимания литературной критики оказалась так называемая исповедальная проза. Но век ее – по ряду обстоятельств, углубляться в которые не входит в мою задачу, – был недолог. Победила традиция объективного, близкого к эпическому повествования – и следы эпоса (или зародыши его) критики начали справедливо обнаруживать не только в романах или повестях, но даже и в рассказах, критерием при оценке которых стала служить близость к эпосу. Ориентация на эпос проникла и в «соседние» литературные жанры – солидность, устойчивость, степенность и масштабность стали цениться даже в поэзии (особенно в поэме).