Те же и Скунс – 2 - стр. 76
– Ехал я, блин, раз на поезде, – сказал вдруг Сморчок. – Давно. Ещё предки в Сочи возили…
– Было же время, мать его так-то, – кивнул Тёма.
Они были взрослые люди, помнившие, что и как (а также почём) было лет пятнадцать назад. Не чета нынешней мелкоте, для которой добеловежский период сразу переходил в каменный век.
– Так вот, – продолжал Игорь. – Только-только отъехали, выясняется, что в соседнем купе зависают какие-то пэтэушники. Звездорванцы, ясное дело. Первый раз от мамок оторвались. Бельё не берут, а всего багажа – сплошная водяра…
Тёма кивнул, щёлкая зажигалкой:
– Которую они, ясный перец, тут же хлестать…
– А то, – хмыкнул Игорь. – Ещё по Питеру едем, а они уже на такой кочерге… Мои маманя с папаней переживать, как, мол, будет ночью и всё такое. А там проводница была… – Сморчок даже глаза закатил. – Вах, какой жэнщина…
Тёма с Тарасом заинтересованно ждали продолжения.
– По коридору вагонному она, в общем, боком ходила. – Игорь широко развёл руки, очерчивая в воздухе контуры роскошной фигуры. При электрическом свете ярко блеснула алмазная крошка на его «гайке». Эту «гайку» он великодушно давал Тарасу примеривать, но, во-первых, она ему на палец не влезла, а во-вторых, Тарас пришёл к выводу, что перстень на руке создаёт страшное неудобство – и как только Сморчок управляется?.. – И притом… с такими яйцами баба, что ё-моё, да и только, – рассказывал тем временем Игорёк. – Как щас помню, стоит она перед дверью купе, где их шобла обосновалась, и одной рукой пацана за грудки трясёт, так что у него пятки чуть не над полом мелькают, а в другой руке держит пузырь, у него отнятый. «Ты, мать твою, – кричит, – мне ещё раз лекальник разинь!!! Так тебя, вот так, ещё так и растак!!!» И – хлобысь бутылку в окно! Лето было, жара, блин, да поезд только что у перрона стоял, внутри крематорий, окна все нараспашку…
– Это что, – посмеявшись, сказал Тёма. – Мне вот хуже пришлось. Я нонеча до Москвы с одним семейством в купе ехал. А у них пацан лет этак трёх…
– Абзац, – вполне искренне посочувствовал Игорь.
Тёма страдальчески сморщился:
– Не то слово, абзац! Они через каждый час его на парашу сажали. Горшок то есть ставят на полку и киндера сверху, чтобы жопку сквозняком не надуло… И потом подтирают его прямо у меня перед мордой… А мне и наружу лишний раз не свинтить…
Причина его мученичества, из-за которой он путешествовал поездом, а не самолётом, покоилась в тяжёлой и ужасно таинственной сумке. Тёма тотчас по прибытии положил её в камеру хранения на вокзале. Может быть, сумку оттуда уже и забрали. Кто? А кто надо.
Между тем девушка, принимавшая у них заказ, появилась из кухоньки с большим подносом в руках. Она направилась в сторону «кабинетика», стараясь как можно дальше обойти гогочущую компанию за сдвинутыми столами, и Тараса вдруг осенило. Княжна! Так могла бы в первые советские годы выглядеть княжна, скрывшая «нежелательное» происхождение и поступившая на работу. Тарас читал о чём-то вроде этого в книжках. Пока ещё жива была бабушка и заставляла его книжки читать…
Тарас смотрел на приближавшуюся «княжну» и думал о том, что она и сама была где-то как-то похожа на его покойную бабушку – какой запечатлели её древние фотографии в бархатном альбоме с застёжками. Тарас спохватился, начал ни к селу ни к городу вспоминать, где конкретно у него в комнатухе валяется этот самый альбом, и решил про себя, что, вернувшись, обязательно вытащит его. И сравнит.