Тайный брат (сборник) - стр. 7
Барон задохнулся от гнева. За его спиной, чуть впереди свирепых дружинников, юная и светловолосая Амансульта, истинная Кастеллоза, полузакрыв глаза и презрительно выпятив нижнюю губу, держалась рукой за луку седла, не замечая поглядывающего на нее сладко улыбающегося рыцаря Раймбаута. Еще в двух шагах от нее злобно скалился трувер де Борн, рыцарь Бертран де Борн, гостивший у барона Теодульфа. Неделю назад он принял участие в вооруженной вылазке против монастыря Барре, но проклятые монахи успели запереться в каменных стенах и удачно отбили штурм. Воспоминание об этом, так же как и сладкие взоры, бросаемые рыцарем Раймбаутом на юную Амансульту, разжигали сердце трувера мстительным огнем.
Барон махнул рукой, и огонь у ног катара занялся сразу.
Где-то неподалеку, наверное, свалившись в яму, но как бы в ответ на первую яркую вспышку огня взвизгнул и пронзительно заголосил поросенок. Так же пронзительно и в тот же самый момент заголосил тряпичник.
– Сын погибели! – заголосил он. – Злобный слуга сатаны! Пей свое нечистое вино, создание Сатанаила, утешай себя кровью чистых!
– Истинно так! – весело вскричал барон.
Ужасный вопль сжигаемого тряпичника веселил барона.
Уперев руки в бока, барон Теодульф застыл в седле, его выпуклые глаза выпучились. На кожаном камзоле в свете огня отчетливо виднелся искусно выдавленный мастером ключ – герб рода Торкватов. Всего лишь ключ. Просто ключ. И никакого девиза. Знающий поймёт.
– Сын погибели! Слуга Сатанаила!
Катар смолк, потом опять пронзительно завизжал.
Смолк и вновь пронзительно завизжал провалившийся в яму поросенок.
Их визг слился в один – страшный, заставив толпу простолюдинов вздохнуть.
Маленького Ганелона, стоявшего рядом с Гийомом-мельником, обдало странным холодом. Когда огонь резко возвысился, тряпичник на столбе уронил голову на грудь и смолк. «Монжуа!» – барон Теодульф с места сорвал лошадь и поскакал к замку, увлекая за собой гостей и дружинников.
Странные серые мухи поплыли перед глазами Ганелона.
Он вскрикнул. Болезненная судорога исказила мальчишеское лицо.
Он упал и совсем ничего не помнил, пока его не подтащили к колодцу и облили холодной водой. Даже сейчас при воспоминании о том дне и о сожженном катаре Ганелона передергивало.
Синева неба, поднял он голову.
Чудесный торжественный небесный жар.
Свет небесный, матерь Долороса скорбящая!
Незаметно преследуя Амансульту, Ганелон увидел: она остановилась.
Она поднялась высоко. Она стояла на берегу верхнего пруда. Долгая цепочка других таких же прудов, недавно восстановленных по ее приказу, тускло отсвечивала внизу.
Ганелон, прячась, следил за действиями Амансульты.
Большой деревянный ворот, поставленный на земляной плотине, мог поднимать и опускать запрудный щит, совсем такой, какие бывают на мельницах. Только здесь не было колеса и чувствовалось, как тяжело дышит Амансульта.
Но она повернула ворот. Раз. И еще раз. И еще. Пока тяжелый щит не перекрыл собою широкий сток.
Зачем она это делает? – удивился Ганелон.
Может, она, как все ведьмы, любит купаться нагишом?
Он вдруг ужаснулся: ему захотелось увидеть отметку дьявола под левой грудью Амансульты. Его даже пробило потом. Он затаился. Истинная дочь варвара. Гудели шмели. Он хотел, но боялся смотреть в сторону ведьмы. Если она разденется и прыгнет в воду, он все равно не будет смотреть в ее сторону.