Тайны сердца. Загадка имени - стр. 3

Она просыпалась, только чтобы поесть, потому что ее постоянно мучил голод.

– Я больше не хожу на курсы, это нехорошо, – сказала она мужу, прежде чем проглотить очередной кусок.

– Все равно ты слишком умна, чтобы стать секретаршей, – ответил он.

Ее это озадачило. Она никогда и не собиралась стать секретаршей. Учиться на секретарских курсах или агрономических – все едино. И потом, что, интересно, Оливье хотел сказать, когда назвал ее «слишком умной»? Ей не захотелось углубляться в размышления, и она снова отправилась в кровать.

Было что-то головокружительное в возможности спать сколько пожелаешь. Она забиралась в постель и чувствовала, как под ней распахивается бездна сна, отдавалась падению и, даже не успев задуматься об этом, мгновенно исчезала. Если бы не аппетит, периодически дававший о себе знать, она бы никогда не просыпалась.

С десятой недели ей постоянно хотелось яиц. Когда Оливье был в аптеке, она звонила ему:

– Приготовь мне яйца в мешочек. Пять минут варки после закипания, не больше и не меньше.

Молодой супруг бросал все и мчался варить ей яйца. Заранее приготовить их было невозможно: яйца в мешочек продолжают «доходить», пока их не съедят. Он осторожно чистил их и приносил на подносе Мари в кровать. Молодая женщина поглощала их с жутким удовольствием, но если он по рассеянности не держал их на огне на тридцать секунд дольше – тогда она отталкивала поднос, заявляя: «Они в горло не лезут» – или если меньше – она закрывала глаза и стонала, что ее тошнит.

– Буди меня ночью без всяких колебаний, если тебе их снова захочется, – говорил Оливье.

Бессмысленный наказ: она и не колебалась. Проглотив яйца, она снова мгновенно отключалась. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы поставить диагноз: сон стал для нее разновидностью бегства, хотя никто из близких так этого и не понял. В редчайших случаях, когда Мари не спала и думала, она говорила себе: «Я беременна, мне всего девятнадцать, а моя молодость уже закончилась».

Тогда снова распахивалась бездна сна, и она с облегчением погружалась в ее забытье.

Пока она ела свои обожаемые яйца, Оливье с умилением смотрел на нее и спрашивал иногда, не дрыгает ли младенец ножкой. Она отвечала, что нет. Ребенок был очень смирным.

– Я все время думаю о нем, – говорил он.

– Я тоже.

Она лгала. За все девять месяцев она ни разу не подумала о младенце. И правильно сделала, потому что если бы она о нем задумалась, то возненавидела бы. Инстинктивная предосторожность заставила ее воспринять беременность как собственное долгое отсутствие.

– Как ты думаешь, у нас будет девочка или мальчик? – иногда спрашивал он.

Она пожимала плечами. Стоило ему заговорить о выборе имени, она отказывалась продолжать тему. Он с уважением относился к ее решению. Истина заключалась в том, что ее попытки сосредоточиться на младенце не длились и секунды. Он оставался для нее совершенно посторонним.

Роды она пережила как внезапное и неприятное возвращение в реальность. Услышав первые крики новорожденного, она была искренне изумлена: так, значит, все это время внутри ее кто-то был.

– Это девочка, мадам, – объявила акушерка.

Мари не испытала ничего, ни разочарования, ни удовлетворения. Хорошо бы ей объяснили, что именно она должна чувствовать. Кроме усталости.