Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - стр. 4
«Удовлетворив», поднял краткий тост за ленинградцев. Краткий, потому что не любил город, где погиб его друг Киров?
А я думаю, что причина в другом. О ней пишет историк Д. Волкогонов: «Когда Ленинград бился, почти конвульсируя, в смертельной блокаде, вышло несколько секретных распоряжений из Москвы, исполненных Ждановым («О спецснабжении продтоварами руководящих партийных и советских работников» несчастного и героического города) (Как вы понимаете, распоряжения такого рода исполнялись руководством с большой охотой.)
Сталин чувствовал вину за многочисленные жертвы среди мирных ленинградцев. Поэтому и краткий тост.
Но это, так сказать, версия политического толка. Но есть и версия винная, согласно которой Сталина сильно раздосадовала история с партией элитного французского вина «Сент-Эмилион» урожая 1891 года; с огромными трудностями его запасы были вывезены из блокадного города по Дороге жизни, а оказалось, вся эта сверхсекретная операция не стоила свеч – спасенное вино, которое, по всей видимости, планировалось продать французам по дорогой цене, уже давно умерло, полностью скисло.
Это наследие еще царского двора большевики хранили как зеницу ока. Вино спасли в 1917 году от пьяных матросских погромов, не поддались соблазну его продать, когда нужны были деньги, хотя в 20-е годы французы, рыскавшие в поисках этой марки по всей Европе, готовы были платить за него большие деньги. Считалось, что в СССР хранится самая большая коллекция «Сент-Эмилиона» голодного для российского Поволжья 1891 года, ставшего самым урожайным для виноделов Бургундии и Гаскони, так как засуха, которая обрушилась на Европу в тот год, сожгла русский хлеб, но повысила качество именно французского винограда. Большевики гордились своей коллекцией. На «Самтрест», куда были доставлены под охраной НКВД грузовики с «Сент-Эмилионом», прибыли знатоки тонких французских вин – «советский граф» Алексей Толстой и известный писатель Илья Эренбург. С волнением откупоривались бутылка за бутылкой и так же – одна за другой – браковались.
Злой Эренбург вынес от посещения «Самтреста» единственное положительное впечатление: «В одном из цехов проверяли бутылки, ударяя по каждой металлической палочкой, и я считал, что эта музыка куда лучше той, которой нас потчевали… известные пианисты…»
Если объявить конкурс на лучший (за всю историю человечества) тост, то вот этот, сталинский, сказанный на великом пиру победителей в войне с нацизмом, наверняка будет первым:
«Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых мало чинов и звание незавидное. За людей, которых считают «винтиками» великого государственного механизма, но без которых все мы – маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо «винтик» разладился – и кончено.
Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это – люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей…»