Тайная жизнь пчел - стр. 31

Я снова посмотрела на банки с медом, на янтарный свет, плавающий в них, и приказала себе дышать ровнее.

Впервые в жизни я кое-что поняла: наш мир наполнен тайной – она прячется за тканью наших бедных, забитых жизней, сияя ярчайшим светом, а мы об этом даже не подозреваем.

Я подумала о пчелах, которые прилетали в мою комнату по ночам, и что они были частью этой тайны. И о Голосе, который я слышала накануне: «Лили Мелисса Оуэнс, твоя банка открыта», и что он звучал так же четко и ясно, как голос женщины в голубом, когда она разговаривает со своей дочкой.

– Вот твоя кока-кола, – сказал человек в галстуке-бабочке.

Я показала на банки с медом:

– Откуда это у вас?

Он принял интонации в моем голосе за испуг.

– Понимаю, о чем вы. Многие не желают это покупать, поскольку там Дева Мария нарисована как цветная женщина, но дело в том, что женщина, которая делает этот мед, – сама цветная.

– Как ее зовут?

– Августа Боутрайт, – сказал он. – Она держит пчел по всему округу.

«Дыши ровно, дыши ровно».

– Вы знаете, где она живет?

– Да, конечно, это самый жуткий дом, который тебе приходилось видеть. Покрашен в ядовитейший цвет. Твоя бабушка его точно знает – проходишь по Главной улице через весь город, пока улица не перейдет в шоссе, ведущее во Флоренцию. Там увидишь.

Я направилась к двери.

– Спасибо.

– Передавай привет бабушке, – сказал он.

Храп Розалин сотрясал скамейку. Я ее растормошила:

– Просыпайся. Вот твой табак, только спрячь его в карман, потому что я за него не платила.

– Ты его украла?

– Пришлось, потому что по воскресеньям они ничего не продают.

– Твоя жизнь катится прямиком в ад, – сказала она.

Я разложила обед на скамейке, словно бы у нас был пикник, но не съела ни кусочка, пока не рассказала Розалин о Черной Марии на банках с медом и пасечнице по имени Августа Боутрайт.

– Тебе не кажется, что моя мама могла ее знать? – спросила я. – Это не может быть простым совпадением.

Она не отвечала, и тогда я повысила голос:

– Розалин? Тебе так не кажется?

– Я не знаю, что мне кажется, – сказала она. – Но я не хочу, чтобы ты сильно на это надеялась, вот и все. – Она дотронулась до моей щеки. – О, Лили, что же с нами будет?

Тибурон – это тот же Силван минус персики. Перед куполообразным зданием суда кто-то вставил в горловину пушки флаг конфедератов. Южная Каролина была, во-первых, югом и только потом уже – Америкой. Вам бы не удалось вытравить из нас гордость за форт Самтер.

Бредя по Главной улице, мы постоянно находились в тени двухэтажных зданий, стоящих вдоль дороги. Проходя мимо аптекарского магазина, я через витринное стекло увидела хромированный прилавок, за которым продавались банановые коктейли и вишневая кола, и подумала, что скоро все это не будет уже только для белых.

Мы прошли мимо страхового агентства Уорта, офиса Электрической компании округа Тибурон и магазина, где на витрине были выставлены хула-хупы, очки для плавания и коробки бенгальских огней, а поперек стекла аэрозолем было написано: «ПРАЗДНИК ЛЕТА». На некоторых заведениях, таких, например, как «Фермерский банк», висели плакаты: «ГОЛДУОТЕРА[3] В ПРЕЗИДЕНТЫ», а иногда ниже была наклейка, гласящая: «ЗА ВОЙНУ ВО ВЬЕТНАМЕ».

Возле главпочтамта я оставила Розалин на тротуаре, а сама зашла внутрь, туда, где были абонентские ящики и лежали воскресные газеты. Нигде не было объявлений о том, что нас с Розалин разыскивают. Передовица в газете «Колумбия» рассказывала о сестре Кастро, шпионящей для ЦРУ, и ни словом не упоминала белую девочку, которая помогла негритянской женщине сбежать из тюрьмы в Силване.