Тайна семи - стр. 57

– Но я не…

– У меня, как и у каждого, хватает смекалки сообразить, что ты правша, и чтобы доказать это, вовсе не обязательно демонстрировать руку в действии.

Правая рука, о которой шла речь, непроизвольно сжалась у меня в кулак.

– Не будем больше об этом, никогда! – сердито рявкнул я и развернулся на каблуках.

– Приятных снов, – насмешливо бросил мой братец.

Я вернулся в квартиру Вала мрачнее грозовой тучи, прошедшей через восемь ураганов кряду, но не утратившей силы.

– Квартира твоя на две ночи. Вернусь, чтобы проводить тебя домой, – крикнул он вслед.

Сестры переглядывались, совершенно потрясенные этим обменом любезностями. Джонас весело бросился к камину и стал тыкать кочергой в поленья, отчего рассыпались и улетели в трубу золотистые искры. Миссис Адамс изумленно и радостно покачала головой и устремилась за сыном, бормоча что-то об опасности возгорания.

Делия скинула пальто Хиггинса, не слишком озабоченная тем, что стали видны оторванные пуговицы на корсаже, и повесила его на спинку стула. Еще один признак выздоровления, и я был искренне этому рад.

– Когда Чарльз вернется, вы оба должны прийти к нам на Уэст Бродвей и основательно подкрепиться, – с улыбкой заметила она. – Между Мег, Люси и мной, – вы понятия не имеете, что такое вкусная еда. И ваш брат – тоже. Впрочем, не стану дразнить вас и дальше, лучше постараюсь приготовить нежнейшего жареного поросенка. И первый и самый большой кусок – ваш.

– Я не против, – ответил я. – Буду ждать с нетерпением.

Ну, а затем я поплелся домой по заснеженным продуваемым ветром улицам, и вокруг все сверкало и искрилось, как полномасштабная модель Нью-Йорка, вырезанная изо льда. Кругом только снег, лед да ветер, и ни души на улицах. Весь город принадлежал мне одному. И через несколько секунд я весь закоченел и стал прихрамывать. Но мне было плевать – и на ноющую от боли ногу, и на то, что глаза слезились, и на тот факт, что мой брат – просто невозможный, невыносимый и одновременно потрясающий человек. Мне даже было плевать на то, что снега у двери на Элизабет-стрит намело целую гору и жильцы были обязаны сами расчищать себе дорожку. А потому я зашел на задний двор к миссис Боэм и нашел там лопату для снега. И бодро принялся за работу. Сегодня ночью весь мир вращался в нужном мне направлении, и я намеревался придать ему ускорение. Сегодня во второй раз за много дней я чувствовал себя совершенно счастливым.

Что должно было послужить мне первым предупреждением: счастье всегда кратковременно и мимолетно.

Увы! Скорблю о том, чему свидетелями вынуждены стать мы, американские христиане, готовые пожертвовать долгой и крепкой дружбой, пылкой и искренней привязанностью, патриотизмом, страной, самосознанием, религией – словом, всем, всем! И все это ради призрачной и совершенно бесплодной войны против рабства!

Дэвид Мередит Риз. Соблазны Нью-Йорка: Выражаю протест против популярных всех заблуждений, будь то в науке, философии или религии, 1838

Когда со мной случилось худшее – а под худшим я вовсе не подразумеваю нечто совсем уж невыносимое, нет, просто более мрачное, чем можно было себе представить, – я пытался разгадать еще одну тайну. Тайну, которая одновременно являлась эдаким чудом в миниатюре.

Наутро после снежной бури я медленно приоткрыл глаза и увидел, что в окно начали просачиваться бледные полоски рассвета, прорвавшиеся сквозь тучи. Я скатился с постели, ощутил под ногами приятную теплоту дощатого пола, и ничего в тот момент не ждал от жизни, кроме как перемолвиться словечком с миссис Боэм, получить вчерашний рогалик, чашку горячего кофе и новый кроссворд от Джорджа Вашингтона Мэтселла.