Тайна «Россомахи» (сборник) - стр. 3
Беттендорф мучил Чаушева три дня – отрицал, отмалчивался, переводил речь на другое. Аверьянов нервничал, требовал после каждого допроса подробнейшего отчета.
– Хорошо, – сдался наконец Беттендорф. – Но я много не могу сказать. Совершенно правильно, с нами был еще один сотрудник. Это все.
– Что с ним случилось?
– Видите ли, он отъединился от нас… Разъединился с нами… Как правильнее сказать?
Чаушеву было бы легче с ним, если бы он не обращался так дотошно за консультацией по русскому языку, не козырял своей учебой в трех университетах и вообще был бы попроще. Беттендорф – и это особенно поражает Чаушева – говорит еще на трех языках, кроме русского. По-английски, по-французски, по-итальянски… Вот такой-то человек почему с Гитлером? Вопрос мучил лейтенанта – он очень уважал образованность.
Кто же третий лазутчик?
– Извините, я не могу сообщить… У каждого есть свой долг. У меня тоже имеется.
Сейчас, просматривая протоколы допросов в папке, Чаушев видит, как обер-лейтенант разводит руками, склонив голову набок. Он оброс, так как бритву заключенному не дают, но выглядит ничуть не старше – все тот же холеный сорокапятилетний мужчина спортивного сложения.
– О себе я вам рассказываю абсолютно все, – слышит Чаушев, – поскольку мне незачем уже делать секрет… Или делать тайну?
Немец разговорчив, и Чаушев поощряет это – авось как-нибудь проболтается. Нет, о третьем ни звука!
Данные о биографии Беттендорфа накопились в папке обширные. Родился в Риге, по специальности искусствовед. Ни в каких военных школах не был, офицерское звание присвоил росчерком пера сам рейхсминистр Геринг. По его заданию Беттендорф ездил в командировки во Францию, Бельгию, Голландию и другие оккупированные страны. И теперь вот – в Ленинград…
– Вы называете и это командировкой? – спросил Чаушев. – Несколько странно!
– Совершенно верно, термин не… неудачный, – вежливо соглашается Беттендорф. – Мы заблюдились… То есть заблуждались… Впрочем, и то и второе.
Он тихо посмеивается. Чаушева это выводит из себя. Командировка! Понятно, ведь фрицы уже считают город своим. «Он, как спелый плод, сам упадет нам в руки» – так, кажется, заявил фюрер. О Ленинграде!
Обычно, прочитав протокол, обер-лейтенант с готовностью его подписывал. Но слова «шпионская вылазка» ему не понравились. Он запротестовал. Оружие, дескать, было только у студента Нозебуша, убитого, да у третьего коллеги. И то так, на всякий случай… Служебное поручение, если угодно, но не шпионаж, не диверсия.
– Мы не есть преступники, господин лейтенант, – твердит Беттендорф.
Студент Нозебуш тоже искусствовед. В армию призван с пятого курса. Кроме того, как сын ювелира, прекрасно отличает настоящие ценности от подделок. Верно, та же специальность у третьего. Цель заброски Беттендорф ничуть не скрывает: «Взять на учет музейные и прочие художественные сокровища, выяснив их местонахождение, каковые сведения необходимы эйнзатцштабу прежде, чем в Ленинград войдут германские войска, так как нельзя исключить вероятность фанатического сопротивления советской стороны на отдельных участках, а следовательно, и гибели ценностей от взрывов, пожара и т. п.».
До чего хотелось Чаушеву написать иначе, от себя! Чему же научился фашист в своих трех университетах, если этак, ничуть не смущаясь, подает обыкновенный грабеж!