Тайна «Россомахи» (сборник) - стр. 16
– Ладно ты… – досадливо бросил Чаушев, не останавливаясь.
– Я тебя предупредил.
Аверьянов мрачно, жестом, не предвещавшим ничего приятного, указал лейтенанту на стул. Потом спросил, есть ли новости, таким скучным голосом, как будто ответ предвидел давно.
Чаушев доложил.
– В общем, ни тпру ни ну, – подвел итог полковник. – Профессор волынит, за нос водит нас. Ты беседуешь о том о сем за чашкой чая…
Эх, запомнил он чаепитие у Литовцевой! Теперь будет попрекать.
– А между тем, – голос полковника стал жестче, – нам антимонию разводить некогда. И в отношении этого происшествия в Эрмитаже… Интерес вызывает, безусловно. Но ведь, Чаушев, мы уже толковали об этом – надо же уметь схватывать главное. Главное, товарищ Чаушев! Для Скориковой, для простой женщины, это ясно, а для тебя…
Он подвинул Чаушеву пачку небольших квадратных листков. Скорикова, управхоз с улицы Пестеля, написала письмо чернильным карандашом на обороте конторских бланков. Строки местами расплылись фиолетовыми озерками.
«Как я поняла, что вопрос важный, то пошла по жильцам, которые остались живы…»
В их числе оказался Татаренко Митрофан Севастьянович, обитающий теперь на улице Чайковского. В прошлом месяце, двадцать второго числа, часов в восемь вечера, утверждает он, к Марте Дорш стучался незнакомый мужчина, молодой, в куртке с цигейковым воротником. Открыла ли ему Дорш – Татаренко сказать не может. Он поднимался по лестнице к себе, и задерживаться ему было ни к чему. А стучал мужчина долго.
Скорикова не успела опросить только двоих и просит извинить ее – сил не хватает. Живут они уж очень далеко, один – в Новой Деревне, другой – за Московской заставой.
– Молодец она, – сказал Чаушев, кончив читать. – Обогнала меня, значит.
Он тоже беседовал с уцелевшими жильцами, но до этих не добрался. Не так-то просто бывало установить, куда переселялись люди из разбомбленных домов. Не все и не сразу учитывалось, становилось известно милиции. Но Чаушев не оправдывался. Он не позволял себе ссылаться на трудности.
– Она-то молодец, правильно, товарищ Чаушев. А мы с вами какой вид имеем? Ждем сигналов со стороны?
Возражать было нечего.
Два дня Чаушев провел на ногах: тот жилец, что двинулся за Московскую заставу к брату, постоянного местожительства не обрел. Брата эвакуировали на Большую землю. И когда Чаушев настиг человека, скитавшегося по адресам своей родни, обнаружилось, что усилия пропали даром.
Женщина, которая поселилась в Новой Деревне, тоже ничем не смогла помочь: с Дорш она почти незнакома.
Однако в блокноте Чаушева появились еще два адреса. Он собрался утром в новый поход. Люсе, своей девушке на фотографии, он мысленно сказал, что мороз крепчает, а путь предстоит не близкий, но это не беда, фрицев тоже донимает мороз. Затрезвонил телефон.
– Зайди! – ударил в ухо голос Аверьянова, очень свежий и бодрый.
Полковник встретил Чаушева веселой улыбкой. На столе лежала нарядная, тисненая папка, с которой Аверьянов обычно ходит на доклад к генералу.
Аверьянов спросил лейтенанта, чем он занят, спросил несколько рассеянно, как бы для порядка.
– Топтание на месте, – услышал Чаушев. – Но сие не суть важно. Отставить жильцов!
Чаушев опешил.
– Твой профессор… На пушку берет твой профессор. Нету в природе никакого третьего.
Вот так раз! Аверьянов, резная спинка дивана, раскрытый сейф – все завертелось вокруг Михаила. Если нет третьего, значит, все было впустую… Его работа вдруг с жестокой внезапностью оборвалась. Что-то словно лопнуло в нем самом – его охватила противная, отупляющая слабость.