Тайна Пятой Планеты - стр. 27

Обычно я предпочитаю пережидать прыжки через «батуты» в своей каюте. Нет, никакими особо неприятными ощущениями этот процесс для меня не сопровождается – всего лишь привычка плюс нежелание натягивать на себя осточертевший «Скворец», а потом снимать его и упаковывать в рундук. Установленные на время экспедиции правила внутреннего распорядка требовали от членов экипажа перед прыжком облачаться в гермокостюм, если только они не находятся в своих каютах, которые в любой момент можно загерметизировать. Насколько мне было известно, большинство «молодёжного» экипажа «Зари» придерживается того же правила, однако на этот раз все, не сговариваясь, собрались в «Секрете». Не было только Юльки – они с Леднёвым и Коуэллом наблюдали за прыжком из астрофизической лаборатории, куда было выведено дублирующее управление тахионными торпедами. Мы же собирались наблюдать за прыжком воочию, через толстенные стёкла резервного мостика. Вообще-то, это запрещалось упомянутыми правилами, но – кто будет проверять? Единственной мерой предосторожности стали тёмные светофильтры, опущенные на обзорные окна – торпеды, срабатывая, дают сильнейшую вспышку, и рисковать зрением никому не хотелось…

…Мне, как и любому на «Заре» не раз доводилось наблюдать, как возникает в плоскости «батута» мерцающая плоскость тахионного зеркала. На раннем этапе Проекта американцы попытались ввести в употребление мудрёный термин «горизонт событий», но он не прижился, вытесненный незамысловатым и вполне демократичным «миррор” – или «мируа», если по-французски. И если в кольце «батута» возникновение зеркала выглядело привычно, даже буднично, то вспышка тахионной торпеды способна дать сто очков форы гиперскачку из «Звёздных войн». Представьте: в строго рассчитанный момент на удалении сотни километров перед носом корабля, вспыхивает ослепительная точка, разрастается до небольшого пятна – и вдруг взрывается изнутри, разбрасывая по сторонам ослепительные бело- лиловые протуберанцы. Они вытягиваются, расширяются и сливаются воедино, образуя подобие светящейся амёбы – с колышущимися неправильной формы краями и разбегающимися по световой плоскости полосами, кругами, волнами.

Корабль же продолжает движение и даже немного ускоряется – повисшее в Пространстве Зеркало способно продержаться всего несколько секунд, но этого достаточно, чтобы нагнать его и пройти насквозь. Это и есть момент прыжка – корабль, миновав подпространственную «червоточину» (краткий миг непроницаемой, абсолютной темноты, коготки миллионов электрических мурашей по всей коже, головокружение, порой лёгкая тошнота) и выскакивает в финиш-точке. Прыжок при помощи тахионной торпеды даёт обычно погрешность, напрямую зависящую от дистанции – для двух с половиной астрономических единиц, которые предполагалось преодолеть на этот раз, ошибка могла составить до ста тысяч километров. Не слишком много в масштабах Пояса, и уж тем более, не способно помешать взять пеленг на загадочный объект, вроде бы обнаруженный Леднёвым где-то в тёмных глубинах «семейства Хильды».

Кто такая эта Хильда, и за какие такие заслуги она была увековечена на картах Солнечной Системы – сие мне неизвестно. Наука в моём лице пока не в курсе, как говорил актёр Филиппов в «»Карнавальной ночи». Знаю только, что так именуется группа тёмных углеродных астероидов, расположенных за главным Поясом, между орбитами Марса и Юпитера. Как объяснял Коуэлл, учёные долгое время полагали, что эти астероиды, не являются фрагментами общего «родительского» тела (той самой Хильды, ага!) что характерно для большинства подобных «семейств», а представляют из себя группу случайных, приблудных глыб, обломков неизвестно чего, находящихся в орбитальном резонансе с Юпитером. Леднёв же полагал что это скопление, наоборот, образовалось в результате разрушения особенно крупного фрагмента Фаэтона – и вот так, целиком, было оторвано от общего массива Пояса гравитацией газового гиганта. Коуэлл был целиком с ним согласен, но, как и Валера, не смог внятно растолковать нам, жалким дилетантам, чем это подтверждает гипотезу Леднёва о местоположении «обруча».