Тайна озера Икс-Су. Закон-тайга - стр. 3
В Америке, в некоторых штатах, запрещено употребление любых алкогольных напитков на улице или в общественных местах. Но желающий выпить, может лояльно нарушить закон, спрятав бутылку в бумажный пакет. Приличия соблюдены и полицейский никогда не прицепится к тебе понапрасну.
Но здесь – моя милиция меня бережёт.
Ко мне подошёл отглаженный милицейский сержант в мышиной форме. Его напарник выжидательно стоял поодаль.
– Что пьём? – без обиняков спросил милиционер.
Я лениво поднял на него глаза и бегло сказал с американским прононсом:
– What’s the hell d’you want? (Какого чёрта тебе нужно?)
Мент не был силён в английском и, немного замешкавшись, спросил:
– Документы. Паспорт?
– Passport? O’key…
Я достал из кармана толстый пакет документов и вытащил оттуда свой кипрский паспорт моряка. Там все надписи были на греческо-английском языке.
Мент с умным видом пролистал мой документ
– Have you a problem? – спрашиваю.
– Пошёл ты… – пробурчал служитель закона, вернул мне паспорт и отвалил не попрощавшись.
– Это Россия, мой мальчик, – сказал сидевший рядом седой джентльмен.
– Страаана непуганых дураааков, – ответил я с московским акцентом.
Потом был Новосибирск и долгая дорога на перекладных до таёжного аэропорта Жбанск.
– Нет, это не Рио де Жанейро, – сказал я, высаживаясь из автобуса в придорожные лопухи. – Это гораздо лучше!
После долгих морских скитаний отвыкаешь от родных пейзажей и готов обнять каждую березку. В первое время странно, что все вокруг говорят по-русски. На обычный вопрос прохожего: «Который час?», хочется ответить на английском.
В таёжный аэропорт я приехал в полдень. Аэропорт, это, пожалуй, слишком громкое название для глухого посёлка. Совсем недавно я бродил по терминалам итальянского Леонардо да Винчи, английского Хитроу и арабской Джидды. Они сильно отличались от Жбанска. Прежде всего, своими размерами. Здесь терминал располагался в большой бревенчатой избе. Под ней, вдоль мелкой речки, зарастала клевером взлётная полоса. Когда-то по ней рулили небесные тихоходы, «кукурузники» АН-2. Теперь взлётная полоса стала покосом для служителей неба. По углам аэродрома стояли четыре стога. В центре, зелёным ковром, выделялась поляна, с которой взлетали винтокрылые МИ-4. На поле их было два. Одна машина стояла в стороне без несущего винта. Её макушка была накрыта рыжим брезентом. Другой вертолет скучал в центре, устало опустив гибкие лопасти. Под его брюхом в беспорядке валялись какие-то люди. Потом я узнал, что механики регулировали автомат перекоса. Раньше я думал, что автомат перекоса у вертолёта находится в другом месте.
У обочины щипала травку юная козочка. Её уши были длиннее кривых рожек. Караван гусей неспешно шествовал к реке. Солидный вожак обернулся и подозрительно посмотрел в мою сторону.
В «терминале» было три помещения – зал ожидания, касса и радиостанция. Пассажирский зал был пуст. В нём возникало эхо, как в мрачной пещере кубинского Матанзаса. Окно кассы заставлено картонной папкой «Дело №». Номер дела написать забыли.
На гвозде висел рукописный график полётов. Ежедневно один рейс на Чарыш и один в Топольки. Не густо, потому что перелёт в оба таёжных прииска занимал не более двадцати минут.
«Посторонним вход воспрещён» – предупреждала табличка над дверью радиорубки. Заглянув туда, я увидел древний передатчик размером с прикроватную тумбочку. На нём сидела девочка, лет шести. Малышка наряжала в красный лоскут большую радиолампу. В глубине комнаты на узком диване дремала женщина, укрывшись пестрым цыганским платком.