Тайна Карлоса Кастанеды. Часть I. Описание мира - стр. 15
В другом месте дон Хуан называет абстрактное духом и объясняет роль Нагваля, руководителя группы «магов», следующим образом: «Я уже говорил тебе, что Нагваль является проводником духа, – продолжал он, – поскольку он на протяжении всей жизни безупречно устанавливает свое связующее звено с намерением, и, поскольку он обладает большей энергией, чем обычный человек, он может позволить духу проявляться через него» (VIII).
Проводник духа – это звучит вполне благопристойно даже с точки зрения самых непреклонных блюстителей подлинной «духовности». Но в системе дона Хуана нас спасает от неминуемых заблуждений полное неведение насчет того, что есть дух и каким способом он осуществляет себя. Как ни парадоксально, сделать что-либо правильно мы можем лишь в том случае, если позабудем о правильном и неправильном, ибо в наших представлениях об этом слишком мало истины.
Оттого наши стремления к всеобщему добру так часто приводят к несчастьям и страданиям человечества. Как только мы убедили себя, что знаем путь к счастью, замысел Всевышнего в нашем исполнении оборачивается катастрофой. Это хорошо понимали еще древние даосы. Как пишет В. Малявин, исследователь творчества Чжуан-цзы, «исток насилия – в самом стремлении гипостазировать ценности, помыслить сущности, опредметить себя и мир. Зло, утверждали даосы, появляется в тот момент, когда начинают призывать делать добро ради добра… (Чжуан-цзы) гневно клеймит этих любителей красивых фраз о «гуманности», «справедливости», «культурных достижениях» и т. п., которые не замечают или не желают замечать, что общество, в котором они проповедуют, превращено с их помощью в толпу колодников, ожидающих лишь своей очереди положить голову на плаху».
Интересно, отдают ли себе отчет многие «учителя духовности», насколько их призывы способны привести к подобным последствиям? Дон Хуан, в отличие от сумасбродных пропагандистов массового духовного просветления, никого не зовет строить Царство Истины, от которого странно попахивает то ли фашизмом, то ли коммунизмом. Даже небольшие вмешательства в естественный ход вещей он отвергает, хоть и не читал мудрого Чжуан-цзы.
«Я поинтересовался, можно ли сделать что-нибудь, чтобы люди стали более гармонично относиться к светимости осознания.
– Нет, – ответил дон Хуан. – По крайней мере, видящие не могут сделать ничего. Цель видящих – свобода. Они стремятся стать ни к чему не привязанными созерцателями, неспособными выносить суждения. Иначе им пришлось бы взять на себя ответственность за открытие нового, более гармоничного цикла бытия. А этого не может сделать никто. Новый цикл, если ему суждено начаться, должен прийти сам по себе» (VII).
Мы не возьмемся определить, можно ли считать такой подход к социальным проблемам человечества «духовным», но одно ясно наверняка: в учении дона Хуана нет призывов делать «добро ради добра», а значит, оно не посеет зла.
Конечно, книги Кастанеды зачастую воспринимаются как увлекательные романы. Этому способствует и избранная автором форма дневника-автобиографии, и обилие невероятных, почти фантастических событий. Чего стоят одни лишь поразительные фокусы дона Хенаро, путешествия в «теле сновидения», загадочные явления мистических «союзников» или знаменитый прыжок в пропасть, в результате которого Кастанеда не только не разбивается, но посещает какие-то странные миры, чтобы в конце концов вернуться в нашу общую реальность на расстоянии сотен миль от места рокового прыжка! А телепортации, которые Карлос осуществляет с помощью дона Хуана? Или раздвоения Хенаро, одновременно мирно почивающего в своей далекой хижине на другом конце Мексики и демонстрирующего гипнотические трюки перепуганному антропологу?