Тайна двух океанов. Победители недр (сборник) - стр. 74
Капитан включил репродуктор и экран телевизора. На экране показался тускло освещенный участок круглого, как усеченный конус, тоннеля. Множество прямых труб тянулось горизонтально от основания конуса к его усеченной вершине. В сумраке этого тоннеля, среди труб, виднелась фигура человека. Человек этот что-то делал там, изогнувшись в самой неудобной позе.
Из репродуктора раздался задыхающийся, но довольный голос Горелова:
– Разрешите доложить, товарищ командир. Я попробовал на ходу прочистить дюзы, не разбирая их. Это мне удалось, и вы можете довести ход судна до максимального.
Лицо капитана выразило удивление и радость:
– Благодарю, Федор Михайлович. Но вы напрасно рисковали собой, отправляясь в эту камеру. В конце концов, не так уж важны эти десять процентов потери мощности. Ну, выходите скорей, и прошу явиться ко мне.
– Слушаю, товарищ командир.
Выключив репродуктор и экран, капитан обернулся к старшему лейтенанту и, улыбаясь, сказал:
– Пустите на десять десятых, Александр Леонидович! – и продолжал: – Вот это механик! Он, очевидно, органически не может примириться хотя бы с малейшим дефектом в работе его механизмов. Ради этого он готов был даже на жестокость… на такую жестокость! По-моему, это уже уродство, какое-то уродливо разросшееся чувство профессиональной чести!
– Во всяком случае, для советского человека это действительно нечто ненормальное, – согласился зоолог. И, помолчав, добавил: – А человек, жестокий к детям, всегда останется для меня антипатичным. Да!
В синем комбинезоне, с красным, покрытым пятнами копоти лицом, с почти черными руками, вошел Горелов. Его глаза немного смущенно, но весело и открыто смотрели на капитана.
Капитан встретил его дружелюбной улыбкой.
– Нехорошо, нехорошо, Федор Михайлович! – говорил он, пожимая руку Горелову. – Ведь там ужасная температура. Изжариться можно! А лишние восемь – десять миль хода не так уже важны сейчас «Пионеру».
– Прошу прощения, Николай Борисович! Я не мог допустить такого положения в походе. А сердце у меня хорошее, и я не боюсь жары.
Капитан помолчал и медленно произнес:
– Вы, вероятно, хотели сказать, Федор Михайлович, что сердце у вас здоровое… Ну ладно! Идите к себе. И все же, – добавил он, усмехнувшись, – ждите появления вашей фамилии завтра в приказе…
Горелов поклонился и молча вышел. Капитан погрузился в рассмотрение карты рельефа дна и течений.
Наверху, на куполе экрана, появилась большая длинная тень с правильными и плавными очертаниями, заостренная спереди и слегка закругленная сзади. Маленькое волнующееся облачко на заднем конце фигуры позволило с точностью установить, что именно она означает.
– Пароход над нами, – сказал старший лейтенант. – Идет к Тринидаду или в Каракас.
– Об этом вам тоже донес ультразвуковой прожектор? – недоверчиво спросил зоолог.
– Нет! – улыбнулся старший лейтенант. – Но через эту пустынную часть Атлантического океана в том направлении, куда судно идет, проходит только один более или менее оживленный путь – из Лондона к северным берегам Южной Америки: Тринидад – Джорджтаун – Каракас.
Наступило долгое молчание. Если бы не движение теней на экране, могло показаться, что подлодка замерла на месте. Даже монотонные, нагоняющие тоску вызовы Плетнева, казалось, слились с тишиной в центральном посту и не нарушали ее.