Тайна древнего кургана - стр. 13

А вечером, дома, отец познакомил меня со своим гостем, профессором недавно открытого у нас в городе университета Иваном Павловичем Салтыковым. Дородный, статный, с седеющей головой и окладистой бородой, как у императора Александра III, он с первых минут стал называть меня коллегой, так как заведовал кафедрой истории Древнего мира. Предложение Салтыкова принять участие в раскопках кургана за хутором в десяти верстах от города сразу меня заинтересовало. Вся археологическая экспедиция состояла пока что из него самого и двух студентов, лишние руки были им весьма кстати. Отрешиться хоть на несколько дней от нашего беспокойного времени, пожить в казачьем курене, надышаться вдоволь свежим ковыльным воздухом, чистым и прозрачным…

Я согласился и уже следующим утром, лежа на застеленной соломой телеге, направлявшейся в сторону затерянного в бескрайней степи хутора, смотрел на небо, ставшее бледно-голубым, как на средневековых итальянских фресках.

Заседание кафедры истории Древнего мира должно было состояться в три часа дня. Кандидат наук, доцент Николай Семенович Звонарев, исполняющий обязанности заведующего, часом ранее был приглашен к декану факультета для доверительной беседы. В просторном кабинете Александра Игоревича Красносельского он бывал до этого всего пару раз, все вопросы организации учебного процесса решал покойный профессор Свиридов – еще не старый, энергичный, остроумный, пользующийся уважением коллег и студентов, автор ряда научных монографий, которые обильно цитировались в отечественных и зарубежных публикациях. Красносельский, невысокий плотный блондин, недавно отметивший пятидесятилетний юбилей, поднялся навстречу Звонареву и крепко пожал ему руку со словами:

– Присаживайтесь поудобнее, Николай Семенович, разговор у нас будет обстоятельный. Прежде всего, как чувствуете себя на новом посту?

Звонарев усмехнулся:

– Полноценно заменить Виктора Антоновича невозможно, как вы понимаете, но я делаю все, что могу.

Красносельский постарался изобразить на лице приличествующую моменту скорбь, которая нисколько не ввела в заблуждение его собеседника, Звонарев отлично знал о постоянных конфликтах декана и покойного завкафедрой.

– Вы правы, – после некоторой паузы произнес Красносельский, – университет, да и вся наша историческая наука понесли невосполнимую утрату, но жизнь продолжается, мой дорогой, жизнь продолжается. Вашу встречу с коллективом кафедры предлагаю провести позднее, я сам хочу выступить на ней. Но сейчас главное – не утратить достижений незабвенного Виктора Антоновича и в то же время изменить кое-что в соответствии с веяниями времени.

Последние слова декан проговорил, как бы намекая на нечто, давно известное Звонареву. Но тот сделал вид, что намека этого не понял, и спросил:

– Что вы подразумеваете под веяниями времени, Александр Игоревич?

– Я подразумеваю, Николай Семенович, что профессору Левченко давно пора написать заявление об увольнении по собственному желанию, – с некоторым раздражением в голосе произнес Красносельский. – Ему ведь уже хорошо за семьдесят, не так ли?

– Семьдесят шесть, – уточнил Звонарев. – Но Левченко – прекрасный преподаватель, его лекции пользуются по-прежнему большой популярностью, и аудитории, в которых он выступает, всегда наполнены до отказа.