Татьяна и Александр - стр. 24
Успенский продолжал донимать его.
– Что тебе нужно? – поинтересовался Александр. – Хватит спрашивать. На допросе тебе не придется врать.
– Зачем нас допрашивать?
– Вас арестовали. Разве не ясно?
Майков смотрел на свои руки:
– О нет! У меня жена, мать, двое маленьких детей. Что с нами будет?
– У тебя? – спросил Николай. – Кто ты такой? У меня жена и два сына. Два маленьких сына. Наверное, моя мать тоже жива.
Майков не ответил, но они оба уставились на Александра. Майков сразу опустил взгляд, Успенский нет.
– Ладно, – произнес Успенский. – За что вас?
– Лейтенант! – Александр при любой возможности напоминал о своем более высоком звании. – Ты меня достал.
Успенский не сдавался:
– Вы не похожи на религиозного фанатика. – (Александр молчал.) – Или еврея. Или подонка. – Успенский окинул его взглядом. – Вы кулак? Член Политического Красного Креста? Кабинетный философ? Социалист? Историк? Сельскохозяйственный вредитель? Промышленный мародер? Антисоветский агитатор?
– Я татарский ломовой извозчик, – ответил Александр.
– За это вам дадут десять лет. Где ваша телега? Моя жена сочла бы ее полезной для перевозки лука с близлежащих полей. Вы хотите сказать, что нас арестовали, потому что нам чертовски не повезло оказаться на соседних койках с вашей?
Майков издал скулящий звук, перешедший в вой.
– Но мы ничего не знаем! Мы ничего не сделали!
– Да? – удивился Александр. – Скажите это группе музыкантов и их слушателям, которые в начале тридцатых собирались на музыкальные вечера, не сообщив предварительно домовому комитету. Чтобы возместить затраты на вино, они собирали с каждого по несколько копеек. Когда всех их арестовали за антисоветскую агитацию, то посчитали, что собранные ими деньги пошли на поддержку почти исчезнувшей буржуазии. Все музыканты и слушатели получили от трех до десяти лет. – Александр помолчал. – Ну… не все. Только те, кто сознался в своих преступлениях. Тех, кто не сознался, расстреляли.
Успенский и Майков уставились на него.
– И откуда вы это знаете?
Александр пожал плечами:
– Потому что я – мне тогда было четырнадцать – сбежал через окно и меня не схватили.
Услышав, как кто-то подходит, они замолчали. Александр встал и, когда дверь открылась, сказал Майкову:
– Ефрейтор, представь, что твоя прежняя жизнь закончилась. Представь, что у тебя отобрали все, что можно, и ничего не осталось…
– Давай, Белов, выходи! – прокричал плотный мужчина с винтовкой Мосина в руках.
– Только так ты выживешь, – закончил Александр, выходя из камеры и услышав, как за ним захлопывается дверь.
Он сидел в небольшом классе покинутой школы за партой, перед столом, стоящим у школьной доски. Ему казалось, в любую минуту войдет учитель с учебником и начнет урок на тему пороков империализма.
Вместо учителя вошли двое. Теперь в помещении находилось четверо: Александр за партой, охранник в задней части класса и двое мужчин за учительским столом. Один, лысый и очень худой, с длинным носом, представился как Эдуард Морозов.
– Вы родом из этого поселка? – спросил Александр.
– Нет, – сухо улыбнулся Морозов.
Другой, весьма массивный, лысый, с носом картошкой, испещренным лопнувшими капиллярами, на вид запойный пьяница, представился как Миттеран, что показалось Александру почти забавным, поскольку Миттеран был лидером французского Сопротивления в оккупированной нацистами Франции.