Татуировщик из Освенцима - стр. 21

– Но сегодня воскресенье.

– О-о, ты думаешь, раз другие не работают в воскресенье, ты тоже можешь бездельничать? Хочешь обсудить это с герром доктором? – Барецки заливается визгливым смехом, отчего по спине у Лале бегут мурашки. – Прошу, сделай это ради меня, Татуировщик. Скажи герру доктору, что это твой выходной. А я повеселюсь.

Лале знает, когда нужно замолчать. Он ускоряет шаг, несколько отдаляясь от Барецки.

По пути в Освенцим Барецки пребывает в приподнятом настроении и забрасывает Лале вопросами.

– Сколько тебе лет? Что ты делал раньше – до того, как тебя сюда привезли?

По большей части Лале отвечает вопросом на вопрос: он уже знает, что Барецки любит говорить о себе. Лале выясняет, что охранник всего на год моложе его, но на этом сходство кончается. Он говорит о женщинах, как подросток. Лале решает, что это различие между ними может ему пригодиться, и начинает исподволь учить его приятным манерам.

– Вы когда-нибудь дарили девушке цветы? – спрашивает Лале.

– Нет, а зачем?

– Затем что им нравятся мужчины, которые дарят цветы. Лучше даже самому их собрать.

– Ну, не стану я этого делать. Меня поднимут на смех.

– Кто? Хотите сказать, другие мужчины?

– Ну да. Подумают, я хлюпик.

– А что, по-вашему, подумает девушка, когда получит цветы?

– Какая разница, что она подумает? – Ухмыльнувшись, Барецки трогает себя за пах. – Это все, что мне от них надо, и все, что им надо от меня. Я-то в этом понимаю.

Лале уходит вперед. Барецки догоняет его:

– В чем дело? Я сказал что-то не то?

– Правда хотите, чтобы я ответил?

– Угу.

Лале поворачивается к нему:

– У вас есть сестра?

– Угу, – отвечает Барецки, – две.

– Разве вы хотите, чтобы другие мужчины обращались с вашими сестрами так, как вы обращаетесь с девушками?

– Пусть только кто-нибудь попробует сделать это моей младшей сестричке, и я убью его. – Барецки вынимает из кобуры пистолет и несколько раз выпаливает в воздух. – Пристрелю мерзавца!

Лале отскакивает назад. Вокруг разносится эхо от выстрелов. Барецки тяжело дышит, у него покраснело лицо и потемнели глаза.

Лале поднимает руки:

– Уловил. Есть о чем подумать.

– Не хочу больше об этом говорить.

Лале выясняет, что Барецки не немец, он родился в Румынии, в небольшом городке близ границы со Словакией, всего в нескольких сотнях километров от Кромпахи, родного города Лале. Барецки сбежал из дому в Берлин, вступил в гитлерюгенд, а затем в СС. Он ненавидит отца, жестоко избивавшего его, братьев и сестер. Он по-прежнему беспокоится о сестрах – одной младшей и одной старшей, – которые живут дома.

Позже в тот вечер, на обратном пути в Биркенау, Лале тихо говорит:

– Если не возражаете, я воспользуюсь вашим предложением дать мне бумагу и карандаш. Ее номер 34902.

После ужина Лале бесшумно проскальзывает в блок 7. Капо сердито смотрит на него, но ничего не говорит.

Лале делится с товарищами по бараку дополнительным вечерним пайком – это всего лишь несколько сухарей. Заключенные разговаривают, обмениваются новостями. Как обычно, верующие приглашают Лале к вечерней молитве. Он вежливо отказывается, и его отказ вежливо принимается. Это привычная процедура.

Лале просыпается в своей комнатушке и видит стоящего над ним Барецки. Тот не постучал, перед тем как войти – он никогда этого не делает, – но этот визит чем-то отличается от других.