Танковые асы вермахта. Воспоминания офицеров 35-го танкового полка. 1939–1945 - стр. 46

Боевая мощь бронетанковой дивизии основывается главным образом на числе боеспособных танков. Этот список говорит сам за себя. После четырех недель боев полк безвозвратно потерял 42 танка, большая часть из них Pz III. 40 из 143 оставшихся танков – включая пять ценных Pz IV – на тот момент были небоеспособны. И еще нехватка запчастей! Кроме того, недоставало моторов и трансмиссий на замену. Для того чтобы справиться наконец с дефицитом, полк с разрешения дивизии послал майора фон Юнгенфельда в Германию «достать» запчасти в соответствующих организациях. По обычным каналам поставки получить что-то было просто невозможно. И отнюдь не из-за нехватки транспорта. Это происходило только потому, что запчасти скапливались на складах, и по воле вышестоящего командования.

На тот момент танковый полк по боевой мощи равнялся половине танкового батальона. Полное списание боевых машин происходило в результате понесенных боевых потерь. Но как объяснить другие катастрофические потери? 750 километров наступления по бездорожью, особенно по ужасной пересеченной местности, оказывало серьезное негативное воздействие. Кроме того, у ремонтных служб из-за постоянных передвижений не хватало времени чинить повреждения сразу после их получения.

15 июля к югу от нас шли ожесточенные бои за мосты в Пропойске. Мы двинулись на север, чтобы обеспечить прикрытие. Наш командный пункт находился в деревне Грязивец (на дороге Пропойск – Могилев). Чтобы добраться туда, нам следовало прорываться с боями и взять Красницу (в 10 км к юго-западу). Было чертовски ветрено. Невооруженным глазом мы могли видеть неприятельские колонны, двигавшиеся одна за другой с северо-запада со стороны Могилева. Все уже давно складывалось далеко не так удачно, как раньше. Хотя наша артиллерия время от времени поддерживала нас огнем, у нее были более важные цели, чем беспокоившие нас вражеские части. Русские войска беспрепятственно продолжали наступать на нас. Неприятель начал обстрел фруктового сада, где располагался наш центр радиосвязи. Снаряды ложились всего в 30–50 метрах от нас.

Плохие вести приходили из всех подразделений. Мы вели бои с превосходящими силами противника, который сражался отчаянно. Внезапно раздался глухой грохот, и артиллерийского наблюдателя подбросило так, что он описал широкую дугу над крышей амбара. Черный столб дыма от разрыва дальнобойного снаряда поднялся вверх в 50 метрах от нас. Полковник фон Заукен вызывал своих командиров. Он непрерывно продолжал отдавать приказания.

Раздался короткий тихий свист, ощутимый скорее всем телом, а не слухом, и я бросился на землю. Однако мне не удалось отпрыгнуть далеко. Меня сильно встряхнуло. От ужасного грохота едва не лопнули барабанные перепонки. Меня вместе с водителем отбросило за «кюбель». Я почувствовал резкую боль над глазом и в подбородке. Рефлекторно я провел ладонью по лицу. Все вроде цело, но рука была в крови.

– Врача! – закричали несколько голосов рядом со мной. Крик был настолько пронзителен, что, казалось, отдавался в спинном мозге. Мой шофер Генрих получил тяжелое ранение. Его рука неестественно висела и была видна сквозь разорванный рукав мундира. Это первое, что я заметил. Я схватил Генриха и потащил к медицинскому пункту, находившемуся всего в сотне метров. За спиной я снова слышал пронзительный крик: – Врача! Врача!