Танцующие на каблуках - стр. 31
«Можно сильно потрепанным» – хохотнул майор.
Вопреки инструкциям армия оказалась оравой подростков, почти детей. Без оружия. Какие-то арматуры, биты, заточки против огнестрельного. По факту – бойня. Но молодые, почти подростки, верящие в то, чего не понимали, сражающиеся за свои фантазии. Накрученные взрослыми хитрыми дядьками, они бились на смерть, даже получив пулю, еще бежали с железными палками на людей в камуфляже.
– Сзади, – заорал Егерь, которого Лекс узнал бы и в парандже. Дикий уже дернул пистолетом в его сторону, но Лекс успел обернуться сам и выстрелил сразу несколько раз. Еще пару раз попали в нападающего Дикий и Егерь. Пацан оседал к его ногам, арматура проскользнула в его ладонях и звонко брякнулась на бетонный пол. Из горла хлюпнула кровь и потекла по подбородку. Не верящие в смерть глаза смотрели в упор на Лекса. Лекс как в киноленте увидел жизнь того пацана. Потрепанные спортивки и кеды. Футбол с такими же ребятами как он на вытоптанном пыльном поле со столбиками вместо ворот. Тащит пакеты до дома, забрав их у замученной бытом и безденежьем мамки. Злость и бессилие на папку-алкаша. И улыбку на веснушчатом лице, которую уже никогда никто не увидит. Обычный пацан.
Лексу дали больничный на две недели. А потом он просто сел в поезд безбилетником и оказался у бабкиной сестры в деревне. Двести километров от города, три дома с покосившейся крышей, захудалый магазин, почтовое отделение в соседнем селе и участковый, один на восемь населенных пунктов, который до этой деревни доходил раз в два месяца. Нет, не он, почтальонка принесла телеграмму от Егеря. Его ждали на похороны матери.
Ее не убили, зверски и мучительно, как ему представлялось на верхней полке поезда по дороге обратно. До нее вообще никто не дотронулся. Ей просто показали фотографии Алексея. Ее любимого и ненаглядного, правильного и послушного, который даже в столь тяжёлые для страны времена служащего в органах. Собственно, чем он занимался в органах ей и рассказали. Фотографии с бутафорскими трупами, автоматом, с ножом в крови. Она взглянула, тихо осела на стуле, майор подхватил, не дав ей упасть на пол.
Про то, что он сбежал, идет внутренне расследование, и она может помочь его найти мать уже не слышала.
В гробу она лежала бледная и маленькая. Практически такой, как была при жизни, только глаза закрыты и лоб ледяной. Отчим едва держался на ногах. Его постоянно загораживали собутыльники и соседи. Наверное, боялись, что Лекс его убьет.
Лекс не рыдал и не жалел, он навсегда сохранил в душе комок вины. За спиной стояли Дикий и Егерь. Они не осуждали, не жалели и помочь ничем не могли.
Хлопок автомобильной двери отрубил завывания соседок «на кого ж ты нас покинула», «какая молодая угасла» и старую жизнь. Лекс покидал город, не представляя, какая у него будет новая. Лишь бы другая. Покидал с похорон. Вернулся на похороны.
Оба мужика налакались в зюзю. До того прекрасного состояния, когда горе и вообще все эмоции глушит не алкоголь, а сосредоточенность на сохранении тела в вертикальном положении. И по возможности правильная расстановка звуков в членораздельную речь. Завтра с утра жизнь покажется не мила, подсказывал опыт.
Егерь даже смутно помнил, что на утро ему предстоит не только совещание со своей командой по делу, развод обязанностей и поручений, но и борьба с начальством за это самое дело, и уже предвкушал ту горсть таблеток, которую он выпьет сейчас и с утра, чтобы хотя бы мозг функционировал полноценно. Бог с ним с уверенным и бравым видом. Мысль о третьей бутылке вискаря он отмел. Просто больше не лезло. Слабак. Возраст.