Тамбов. Городские прогулки - стр. 6
За сочинение хвалили. Читали его вслух в классе… Сколько бы ни ходила по Набережной, всякий раз – новое восприятие этой любимой тамбовцами улицы».
Конечно же, самым престижным жильем в городе Тамбове (как, впрочем, и в большинстве российских городов) всегда были здания исторического центра. Однако Набережная успешно конкурировала с ним. Многие господа при средствах предпочитали строиться не на Дворянской или Гимназической, а вдали от суеты и шума, рядышком с тихой и неспешной Цной. С одной стороны, там можно было вести патриархальный, сельский образ жизни, а с другой – при необходимости приказать, чтобы запрягали лошадей, и спустя несколько минут быть в самой гуще городских событий.
* * *
И уж, конечно же, таких садов, какие были на берегу Цны, в центре, нельзя было себе даже представить. Та же Юлия Левшина писала: «В нашем саду было много цветов – и многолетних, и однолетних. Ими в основном занималась мама. Были ирисы, пионы, флоксы, астры. Букеты их все лето стояли в комнатах – на столах, подоконниках, пианино. И папа часто писал натюрморты с букетами цветов, собранных мамой или (позднее) мной… Цветение в саду начиналось ранней весной. У южной стороны дома под окнами спальни раньше всего начинал таять снег. И вот, однажды проснувшись, глянешь в солнечное окно и увидишь, как сквозь хрупкий снежок проклевываются стрелочки-листья подснежника. А на другой день и сам голубенький снежок улыбается наступающей весне…
В самом конце апреля – начале мая обычно зацветала черемуха. У нас в саду она распускалась раньше, чем начинали продавать лесную. Наверное, потому, что она росла на солнце, а не в низине, как в лесу… После черемухи цвели вишни, сливы, яблони. Всегда казалось странным, что цветение вишен начиналось даже раньше, чем на них появлялись свежие, будто лаковые, листочки… На яблонях – крупные, с розовым нежным окоемом цветки. И аромат неописуемой свежести, точно настоянный на солнце и нагретой им земли, наполняет сад и входит в комнаты через открытые окна и балконную дверь.
А потом пойдут ирисы. Эти цветы с их прямыми стеблями и саблевидными листьями, не ярко-зеленого, а серебристого, с оттенком в голубизну, цвета, с изящной формы прозрачным и неподвижным, как бы застывшим в своей причудливости, точно фарфоровым цветком всегда казались мне немножко неземными, искусственными… Из весенних цветов еще были в нашем саду фиалки, махровые, красные, нежно-душистые тюльпаны, пионы.
И сирень, сирень… Сказочно много сирени, традиционно розово-голубоватой и белой».
И этот фейерверк – до середины лета.
Не всем, однако, нравились прицнинские сады. Один из гостей города Тамбова, Алексей Владимирович Салтыков, писал в 1797 году: «Обедали мы дома, в самом дурном саду, но под тенью и с тремя любезными девицами, дочерьми моей родственницы».
Впрочем, Салтыков нам не авторитет. Он был большой придира и, помимо сада, жаловался на сам дом, в котором ему довелось гостить: «Квартирой мы были недовольны и всю ночь не спали от несказуемого множества сверчков».
Ему бы современные автомобильные сигнализации послушать.
Но, разумеется, большинству Цна приходилась по нраву. Реке радовались, рекой любовались, реке посвящали стихи. К примеру, тамбовский поэт Вячеслав Афанасьев так и назвал свое стихотворение – «Цна»: