Там, на неведомых дорожках… - стр. 63

– А в лесу что, безопасно? – скептически поинтересовался я.

– Пока – да, – заверила красавица. – Откуда ты пришел?

Я задумался, как ответить на этот вопрос.

– Наверное, из другого мира, – ничего разумнее в ответ я не придумал.

– Мир – един, – заявила русалка.

– Я раньше тоже так думал, – вздохнул я.

– Ты не такой умный, как тебе кажется, и ты мно-о-огого не знаешь, – заключила красавица, но восполнять пробелы в моих знаниях не спешила.

– Так может, я тогда на дерево залезу? – с надеждой попросился я.

– Думаешь, это как-то поможет? – скептически улыбаясь, усомнилась красавица.

– Несомненно! – поспешил заверить я.

– Тогда залазь, – разрешила дева, – но только на соседнее…

Я тяжело вздохнул. Соседние дерева меня не прельщали, мне нужно было это, единственное, на котором находилось самое любимое и самое желанное для меня существо…

– Ну-ну, – улыбнулась русалка, еще раз подтвердив, что каким-то образом способна считывать мои мысли и желания, – так я в это и поверила-а-а…

– А ты все мои мысли видишь, или только самые скромные? – уточнил я.

– Так у тебя еще и мысли есть? – оживилась красавица. – Я-то думала – одни только помыслы…

Я рассмеялся, но краснеть не стал: фазу смущения мы уже проходили.

– Почему ты назвал озеро «Огромкой»? – сменила тему дева леса.

– Потому что огромное, – пояснил я.

– А реку «Каменкой» почему тогда назвал? – удивилась русалка. – Она же не каменная?

– Серьезно? Как же это я проглядел… – притворно охнул я.

Русалка обижено надула губки, однако обижаться взаправду не спешила. Это я чувствовал. Ее эмоции были столь же открыты для меня, как мои мысли для нее. Нас словно связывала единая нить, невидимая, но стойкая, которая позволяла чувствовать и понимать друг друга. Все эмоции были обоюдными: если она веселилась, то и мне было весело, если она удивлялась, то и мне было удивительно… Если бы она обиделась, я бы это ощутил.

– Зато исток ее в камнях, – уточнил я, поскольку русалка действительно не понимала, почему я назвал реку Каменкой, и томить ее неведеньем было некрасиво. Затем я добавил: – А вообще, и то и другое я сделал, чтобы привязаться к местности и хоть как-то определиться с тем, где я нахожусь.

– Разве ты не знаешь? – удивилась лесная красавица. Теперь мы поменялись местами: то, что было очевидным для нее, было абсолютно непонятным для меня.

– Я многого не знаю, – на всякий случай напомнил я.

– Зато умеешь немало, – неожиданно похвалила девушка.

– Ты это о чем? – насторожился я, ожидая подвоха.

– О твоих вещах. Ты быстро приспосабливаешься. Боюсь, вскоре твое сияние начнет изменять сияние Леса.

Странное дело – слова в этом месте звучали не так, как наяву. Каждое слово словом-то, по сути, не было, а скорее являлось набором понятий, определений и образов. Смысловая нагрузка слова воспринималась неким «пакетом данных», причем если слово было мне незнакомо, то после его произнесения в голове, словно сам собой всплывал «пакет данных», поясняющих все что знала о нем собеседница, или все что хотела им сказать. Так было, когда она говорила «рус» и «русалка». Я, в принципе, знал эти слова, но после произнесения их русалкой, смысловое значение расширилось, принесло дополнительные ассоциации и образы.

Например, я понял, что рус – не просто человек, а русалка – не просто «дух», и где-то в глубине души даже забрезжил свет понимания, чем именно они отличаются. Однако до уровня осознанного оперирования этот «свет» не дошел – мысль ускользала, как хвостик мыши, прячущейся в норе.