Там кедры врезаются в небо - стр. 22
«Ну почему эта хрень случилась именно со мной?» – горестно размышлял он. Через некоторое время он почувствовал сначала покалывания иглой, потом потукивание молоточком, а затем уже тяжёлое постукивание маленькой кувалдочкой по «наковальне» его носа. Он слышал от охотников, что зубы соболя очень зловредны и рана от его укуса обычно нарывает, если вовремя не обработать её каким-нибудь септиком.
Вернувшись в зимовье засветло, он первым делом схватил зеркало с умывальника и, взглянув в него, ужаснулся: его и так выдающийся нос – самое больное место самолюбия, стал вдвое больше! Теперь он стал шнобелем, рубильником, хоботом и всем, чем угодно, да только не носом.
«О, ужас! Как будет ржать Лёха! Наверняка всё расскажет в институте! Ещё и насочиняет типа того, что я целовал соболя, вот он меня и цапнул! Блин, вот я попал!» – крутилось в его голове. За грустными мыслями время пролетело незаметно. Сашка услышал, как взлаял Флинт – привязанный на цепочку, Лехин кобель. Сняв стекло с лампы, он хотел было зажечь свет, но передумал, решив сначала предупредить Лёшку, чтобы тот сильно не смеялся над ним. Рядом с дверью заскрипел снег, и загремели лыжи. Саня, сидевший возле окна, вжался в нары, ему захотелось от стыда провалиться под землю…
Услышав рассказ Сашки, Лёшка закатился от смеха, затем упал на нары, катаясь в судорожной истерике, хватаясь за обессиленный живот. Иногда он стучал рукой об бревна стены, словно измождённый борец на татами, просящий пощады у противника, применившего болевой приём! Через некоторое время Саня, не выдержав этой картины, тоже повалился на нары. И они хохотали оба до слез, до полного изнеможения и исступления…
«На рывок»
При ней растем и души греем…Мы даже в спешке, на бегу,Становимся в лесу добрее,Светлей – на речке и лугу…Владимир Климович
Это был предпоследний вечер в тайге, на следующий день студентам предстоял тяжёлый путь в посёлок. Впереди оставалась не самая лучшая, но всё же необходимая часть промысловой практики: сбор материалов для составления отчёта в конторе госпромхоза. Сразу же после ужина студенты начали складывать вещи в свои высокие станковые рюкзаки: капканы, добытую пушнину, одежду, фотоаппараты, радиоприёмник и всякий нужный и не очень пригодившийся бутор. Хотя в этот раз вещей было гораздо меньше, чем в их первую поездку, станкачи всё же набились под самый верх, и вязок от верхней накладки только-только хватило, чтоб привязать узел. Общие вещи делили поровну, по их прикидке, вес каждого рюкзака был около двадцати килограммов – для дальнего перехода совсем даже нешуточный.
– Только бы лямки выдюжили, почти семьдесят километров топать! – не теряя оптимизма, воскликнул Санька.
– Куда они денутся, на авиазаводе делали – фирма веников не вяжет! – заверил Лёшка.
– Я, наверное, своих щенков запущу в зимовьё на ночь, пусть отдохнут перед дорогой.
– Они же нам спать не дадут!
– Будут вошкаться, сразу за шиворот и на улицу…
– Ну, запусти… Я своего не буду, а то всю ночь скалить зубы будут, не выспишься толком.
– Да уж, дорога завтра предстоит дальняя, отдохнуть надо хорошенько.
Вставать решили в семь, а «как только рассвет, – сказал Сашка, – сразу и двигать». Он запустил щенков и подкинул в печь на раскаленные угли пару березовых чурок, чтобы те всю ночь шарили, без большого жара. Лёшка долго не мог заснуть, было какое-то внутреннее волнение. «Скоро буду в городе, дома», – крутилось в голове… Уж очень хотелось увидеть своих близких, да и просто побродить где-нибудь в центре посреди людской толпы, полюбоваться красивыми иркутскими девчатами, сходить в кинотеатр на какой-нибудь новый фильмец, стрескать пломбир в хрустящем стаканчике. Так и заснул с улыбкой на лице.