Там, где мы служили - стр. 7

– Иоганн, Мажняк хочет сказать, что это замена Радко и Кнуту?

– Кну-ут… – отреагировала его соседка.

– Я не хочу никого заменять, – сказал Джек. – Я понимаю…

– Он понимает. – Желтоволосый поглядел вокруг. – Вот дерьмо свиное! Вы слышали? Он – по-ни-ма-ает! Я тебе скажу, англичанин, что ты ни хрена не понимаешь!

– Хочешь драться? – напрямик спросил Джек. Немец был тяжелее его, крепче и, конечно, больше умел. Но по лагерю парень знал, что с такими лучше выяснять отношения сразу. Такие кадры есть везде. И вовсе, кстати, не обязательно, что они гады и прочее. Просто кулаки чешутся, и хочется сразу установить, какое место на иерархической лестнице займет новичок. Кстати, так они подружились с Тедди Катриджем.

– А ты умеешь драться? – Желтоволосый начал подниматься. Джек почувствовал, как напряглась сама собой правая рука. Сейчас – в пояс, левой – в солнечное, обеими – по затылку… Но все-таки с драки начинать никак не хотелось.

– Сядь, Эрих, – подал голос сержант, и желтоволосый Эрих и правда сел. Потянулся к кувшину, но русая ловко убрала посуду:

– Тебе хватит.

– Хелен…

– Хва-тит. А то ты уже на патронные ящики кидаешься… И ты, Дик, кончай хавать. Только что ходил смотреть на луну – и теперь этими же самыми руками берешь колбасу!

– Хорошо, что ты не в службе снабжения, – засмеялся Дик и повернулся к новичкам. – Вы рубайте, не сидите, завтра тут, – он показал на стол, – ничего не будет.

Джек обнаружил, что перед ним стоит стакан, до краев полный белесой жидкостью.

– Спасибо, я не пью.

– То есть как? – поинтересовался желтоволосый. Стакан поставил именно он.

– Не пью.

– За наших ребят. – Немец кивнул в сторону снимков.

– Ты думаешь, им было бы приятно видеть вас такими? – спросил Джек.

Стало тихо. И в этой тишине Хелен сказала удовлетворенно:

– Получили?.. Правильно… как тебя, Джек? Правильно, Джек. И не думай, что ты тут один такой. Я в рот не беру… – Кто-то хмыкнул, но еле слышно. – И Дик не пьет.

– Только ест, но много. И тощий почему-то, – констатировал тот, что с ожогом.

– Помалкивай, этнографическое недоразумение, – не отрываясь от колбасы, сказал Дик.

– А я выпью, – сказал Густав и опрокинул стакан, поданный обожженным, залпом.

– Ого, – заметил гитарист. – Наш брат. Славянин.

– Х-х… – Густав, зажмурясь, повел рукой над столом; Дик левой рукой убрал кувшин с траектории движения, а правой сунул в руку поляку кружок колбасы. – Ч-ч… эт?!.

– Самогон местный. – Сержант поморщился. – Дрянь. Но горит. Андрей у нас эксперт.

– Андрэ, – подал голос до сих пор молчавший смуглый, – спой. О них. – И он мотнул головой в сторону портретов, а сам уставился в стол.

Гитарист кивнул. Ударил по струнам не в лад, поморщился. Подобрал лады и…

…В лагере Джек часто слышал песни, которые пели сержанты-ветераны. Не имевшие автора, иногда не очень складные, они рассказывали о боях, дружбе, врагах, военном быте и многом другом, о чем еще полгода назад Джек знал только в очень романтизированном варианте…

…Двое смотрели со снимков. Светловолосый парень постарше Джека, решительный и энергичный даже на фото. И – темноволосый мальчишка, улыбающийся во весь рот. Кнут и Радко.

«Они отрезали голову Радко», – вспомнил Джек слова гитариста. Посмотрел на снимок улыбающегося мальчика и невольно передернул плечами от внезапного нервного озноба. Отрезали… Почему-то слово «отрезали» казалось страшнее слова «отрубили», например. Жутко было представлять себе сказанное. И жуть усиливалась при виде снимка, на котором был живой мальчишка.