Там, где цветет полынь - стр. 29
Мушиные лапки
– Три подарочка, – повторила Ульяна, сдерживая нервный смех. – Как в сказках?
– Что-то вроде этого. – Рэм взлохматил волосы и огляделся. – Здесь мрачно.
Маленький коридорчик, ведущий в комнату, и правда наводил тоску. К стенам не хотелось прикасаться, обои были засаленными и склизкими на ощупь. Улина куртка висела на единственном крючке под самым потолком. Сваленная обувь, пухлый пакет для пакетов в углу и затоптанный палас.
– Проходи, – буркнула Уля и первой шагнула в комнату, радуясь, что застелила диван.
Она положила коробку с пиццей на столик, подняла было крышку, но передумала. Есть уже не хотелось, да и внезапная веселость пропала так же быстро, как появилась. Рэм отошел к окну, оперся кулаками на подоконник и остался стоять, рассматривая что-то в ранних сумерках. Он сгорбился, став меньше, мрачнее и отчего-то печальнее. Большая темная куртка делала его похожим на подростка, стащившего одежду у старшего брата.
– И что за подарочки это должны быть? Как видишь, у меня нет ничего ценного…
– Гусу плевать на… – Рэм помолчал, подбирая слова. – Привычные для тебя вещи. Деньги, драгоценности, недвижимость… Все это мелочи.
– И поэтому он спит на вокзале? – Уля попыталась улыбнуться, но Рэм вздрогнул и вжал голову в плечи.
– Я бы не советовал тебе говорить подобное. – Он продолжал смотреть в запотевшее от дыхания окно. – Или обсуждать это… с кем-либо.
– Думаешь, мне поверят, если я расскажу о бездомном, который дал мне двадцать тысяч и прислал тебя поговорить о подарочках?
Рэм хмыкнул.
– Не поверят. В том-то и дело, что не поверят. Ладно, неважно. Мне нужно объяснить правила, если тебе еще интересно.
– Но я могу отказаться, так ведь?
– Да, у тебя есть время до завтра, чтобы… Чтобы сделать правильный выбор. – Он кашлянул, прочищая горло. – Ты знаешь разницу между «умер» и «погиб»?
– Что, прости? – Сонная муха кружилась у потолка, присматривалась к открытой коробке пиццы, и Уля следила за ней, не в силах отвести взгляд от маленького тельца, потирающего лапки.
– «Умер» и «погиб». Ты знаешь разницу?
Рэм отвернулся от окна и присел на подоконник, скрестив руки на груди, – мелькнула травяная вязь татуировки, окольцевавшей запястье.
– По сути, это одно и то же, – нерешительно проговорила Уля.
– Нет, это кажется похожим, но суть совершенно разная. Умирают в постели от старости и болезни. Ты часто видишь такую смерть?
То, как легко и просто Рэм говорил о полыни, наводило жуть.
– Бывает, – прошептала Уля. – Но реже, чем… – И замолчала, не в силах подобрать слова.
– Реже, чем иную смерть, да? – Рэм поджал губы. – Убийства, кровь, ужас, последний хрип… Об ушедших таким образом не говорят «умер». Если жизнь отобрали, то человек гибнет. «Погиб» – совсем другое слово, совсем иная смерть.
Уля тяжело сглотнула. В ушах раздался оглушительный визг тормозов и глухой удар тела об асфальт. Уля впилась пальцами в рыхлую обивку дивана и заставила себя дышать медленно и глубоко; кроме этого дыхания, в мире не было больше ничего. Ни смерти, ни боли, ни одиночества. Только сиплый вдох через зубы, наполняющий легкие, и медленный выдох, отпускающий прочь все лишнее.
– Ты меня слышишь? – Рэм оказался совсем близко.
– Да. Чаще всего я вижу тех, кто погибнет.
– Да, и очень скоро. Скорее, чем смерть от рака или старости. Горе и боль – ярче, чем просто старость. Его-то и показывает тебе полынь.