Талый снег - стр. 20

Мама махнула рукой, чтобы я вышла из комнаты, а сама отточенными движениями уже набирала в шприц необходимое лекарство.

– Я с ним разговаривала, рассказывала о том, что зима, что на улице снег, о всякой ерунде в общем, это могло спровоцировать? – спросила маму, как только она вошла на кухню.

– Нет Ален, они у него все чаще и чаще случаются, иногда после них сразу начинается приступ. Разговоры тут ни при чем. Не переживай.

А ночью снова приступ, скорая помощь, и мама снова сидела возле Сеньки почти до самого утра.

– Ален, езжай домой, – внезапно прозвучало утром, когда я наливала кофе, – ты тут с нами не отдохнешь и не выспишься. Тебе на работу потом выходить сил не будет.

– А сама? – села напротив нее, делая глоток из чашки, – мам, ну может, все-таки подумаешь о том, чтоб Сеньку в специальное учреждение определить, ты же слышала, что врач сказал, все может ухудшиться в любой момент и тогда варианта не будет, они вынуждены будут его госпитализировать, ты же понимаешь?

– Я понимаю дочь, вот когда не будет варианта, тогда и будем решать.

Ее упертость, граничащая с одержимостью в такие моменты, поднимала во мне яростную волну злости, какую-то дурную детскую обиду, непонятно откуда взявшуюся, перемалывая внутренности и сжигая нервные клетки.

– Мам, у тебя еще есть я. Ты подумай, пожалуйста, о том, что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится? У меня никого нет, кроме тебя,– и я поднялась из-за стола. Набросив куртку, вышла за дверь во двор, остановилась на крыльце, дрожащими руками, подкурила сигарету, стараясь успокоиться, колотило, заставляя срываться внутренние струны.

Выезжая из поселка в сторону города, набрала теть Ане, она работала заведующей в местной больнице и была в курсе всех диагноз Арсения.

– Рада тебя слышать, Ален, – произнесла Анна Владимировна после моего приветствия. – Даже догадываюсь, зачем звонишь.

– Какой прогноз, теть Ань? – вопрос, без лишних расшаркиваний.

– Какой может быть прогноз, – она тяжело вздохнула, – полгода максимум. И то, это я набросила побольше, зная твою мать, которая и из пекла вытащить сможет. Ей за свое здоровье переживать надо, давление, межпозвоночная грыжа и три протрузии, лечить надо и себя беречь. А Сеньке она уже не сможет помочь. Поговори с ней, Ален. Может, тебя послушает.

– Поэтому и звоню вам, разговоры не особо помогают.

– Тогда только ждать. Она не сдастся сама, до последнего будет за него биться.

– Спасибо вам.

– Не за что, Ален.

Распрощавшись с теть Аней, нажала клавишу на руле, сбрасывая вызов, и нажала сильней на педаль газа. За столько лет я так окончательно и не решила для себя этот моральный вопрос, что правильней поддерживать всеми силами жизнь брата или все же дать ему уйти. Что правильней, что гуманней? Где эта грань человечности? И есть ли человечность в ежедневном спасении такой жизни, когда она наполнена только болью и страданием, неспособностью говорить, двигаться, когда он сам уже не хочет эту жизнь продлять? Я так и не смогла со стопроцентной уверенностью ответить себе на эти вопросы. Но я знала одно: если бы на месте Арсения была я, то я бы хотела как можно раньше покинуть этот мир, ибо не вижу смысла усложнять жизнь родным людям и лишать их радостей жизни. Но это сугубо мое личное мнение, возможно, мама права, и я поменяю свой взгляд на вещи, когда сама стану матерью. Во всех этих размышлениях меня пугает только одно: что такой мамой, как моя, мне явно не стать, я эгоистичный мешок дерьма, неспособный на жертвенность и безоговорочную любовь.