Такая долгая жизнь. Записки скульптора - стр. 38
С Темиркановым до нашей совместной работы я не был близко знаком, поэтому пытаться раскрыть образ этого яркого, незаурядного человека мне приходилось во время работы.
Это был тот редкий случай, когда портретируемый активно вмешивался в мою работу, советуя, как сделать портрет более выразительным, и не за счет замечаний вроде «У меня нос короче», которые зачастую делают портретируемые, особенно если это дамы, а за счет советов, помогающих раскрытию образа.
«Не делайте из меня нарцисса», – говорил Темирканов. Это замечание касается уже не внешнего сходства, а существа портретируемого. Мы проводили на редкость интересные часы нашей совместной – а с Темиркановым она таковой и являлась – работы. Сейчас эта полуфигура находится в собрании Третьяковской галереи.
Он приходил в мастерскую в тоненьких калошах, которые теперь никто не носит. Но, правда, намного тоньше тех, которые когда-то выпускали наши резиновые фабрики. Снимал их при входе, что, на мой взгляд, было совершенно нелепым, так как в моей мастерской бывает грязнее, чем на улице.
Во время работы он все время делал довольно толковые замечания, которые меня вовсе не раздражали.
Он почему-то не любил другого дирижера филармонии – Арвида Янсонса. Как на грех, я лепил его в те же самые дни, поэтому мне приходилось перед приходом Темирканова прятать портрет Янсонса, а когда приходил позировать Янсонс, прятать Темирканова.
По-моему, Темирканов был очень доволен, когда узнал, что его портрет купила у меня Третьяковская галерея и он периодически включается в экспозицию.
Если Темирканов был острым, язвительным, то Арвид Янсонс, напротив, излучал доброжелательность, рассказывал во время позирования смешные истории из своей профессиональной жизни и эпизоды из жизни других дирижеров. Расстались мы друзьями, хотя портрет его мне казался менее удачным, чем Темирканова. Как вежливый человек, он очень благодарил меня за работу. И все же фрагмент полуфигуры Темирканова я подарил к юбилею, а Янсонса не рискнул дарить в семью, чтобы дома не могли сравнивать произведение с оригиналом.
Как-то в той же филармонии я увидел в противоположной ложе Александра Белинского – остроумного человека, талантливого режиссера и литератора, знакомого мне еще со студенческих лет. С тех пор он, естественно, изменился: потяжелел, облысел, но стал, пожалуй, более значительным и интересным. Он сидел, положив руки на барьер ложи, немного ссутулившись. Я вспомнил, что и прежде у него была манера, задумавшись, принимать такую позу. И когда я предложил ему попозировать, уже представлял себе композицию будущего портрета. Здесь основной моей задачей было вникнуть в психологию Белинского – человека сложного, с трудным, неуживчивым характером, но широко образованного, разностороннего и мудрого.
Много лет он был художественным руководителем Театра музыкальной комедии. В молодости ставил блестящие капустники в Доме актера. На телевидении – новаторские и интересные балеты, такие как «Прекрасная Галатея», «Старое танго», «Анна на шее» с Екатериной Максимовой и другие. Они сделали ему имя в искусстве. Казалось бы, следует вылепить эдакого развеселого, улыбающегося, милого режиссера в соответствующей композиции. Но я достаточно хорошо знал его другим, чтобы так поступить, и портрет получился серьезным: Белинский сидит, сложив перед собой руки и глубоко задумавшись. Не уверен, что польстил своему старому другу, но он воспринял портрет с интересом.