Таганский перекресток (сборник) - стр. 27
К Батоеву, который отказался покидать «Хаммер», постоянно приходили какие-то люди, и в погонах, и в штатском, демонстрировали удостоверения и просили ответить на вопросы. Слушали внимательно, кивали, переспрашивали. Мустафа понимал, что, окажись у них хоть малейшая зацепка, – «закроют», и потому старался отвечать по возможности лаконично, тянул время до приезда адвоката, а когда тот появился – замолчал окончательно. Версия Батоева гласила, что он во время внезапного приступа сентиментальности вышел прогуляться к знаменитому памятнику и стал объектом покушения. Телохранители, действовавшие строго в рамках закона, защитили шефа от преступного посягательства, за что им отдельная и безмерная благодарность. Милиционеры, первыми прибывшие на место событий, предприняли все необходимые меры, за что им еще более отдельная и еще более безмерная благодарность.
Само собой изложение версии закончилось деликатным вопросом: нельзя ли мне покинуть эту жуткую площадь?
Примерно в три пополудни – после того как уехали шишки из ГУВД и мэрии – Батоева отпустили, и «Хаммер» помчал злого как черт Мустафу в его загородную резиденцию.
– Чья это квартира? – угрюмо спросил Димка, разглядывая богатое убранство огромного холла.
– Одного мертвого человека, – ответила Зарема.
– Ибрагима Казибекова?
– Да.
– Большая.
– Он любил жить красиво.
Шестикомнатные апартаменты мертвого человека располагались на берегу Строгинской поймы, в доме, который Орешкин видел только на рекламных картинках журналов. Территория тщательно охранялась собственной службой безопасности, но девушка сказала: «Прикажи войти в дом незаметно». Димка приказал. И ни один охранник не посмотрел в их сторону.
Гипноз?
– Располагайся, – предложила Зарема, сбрасывая куртку на кресло. – Здесь мы в безопасности.
– Ты уверена?
– Да. Это гнездышко Ибрагим свил лично для себя, и сыновья вспомнят о нем в последнюю очередь.
– Почему мы не поехали ко мне?
– Я же говорила: там люди Мустафы.
– Точно?
– Хочешь проверить?
Она улыбнулась. Под курткой оказалась легкая белая блузка, тонкая и почти прозрачная. И больше ничего. И Орешкин старался не смотреть на присевшую на диван красавицу.
– Ты ведь сможешь справиться с засадой?
– Смогу, – кивнула Зарема. – Но потом у ментов возникнут к тебе вопросы: откуда трупы, чего от тебя хотели…
– Понял, понял, понял.
Димка прошелся по мягкому ковру, остановился у окна, полюбовался рекой, набережной, задумчиво потер перстень, развернулся, сделал еще несколько шагов, постоял у картины.
– Пикассо, – сообщила девушка. – Подлинник. Ибрагим любил испанца.
– А ручки на дверях позолоченные…
– Из чистого золота, – поправила Орешкина Зарема. – Ибрагим не терпел фальши.
– Для меня это дико, – тихо произнес Димка.
– Ты из другого мира, – пожала плечами девушка.
– Наверное… – Орешкин помолчал. Потом решился: – А ты?
– Что я?
– Ты из другого мира?
На этот раз паузу взяла Зарема. Она перестала улыбаться, покусала губу, отвернулась и негромко ответила:
– Из другого царства. Есть царство людей. Есть царство джиннов. А есть те, кто волей обстоятельств оказывается не на своем месте.
Грусть в ее голосе потрясла Димку. Заготовленные вопросы вылетели у него из головы, показались глупыми, никчемными, слишком прагматичными. Вместо этого он почти шепотом поинтересовался: