Таёжные были - стр. 8
Вскоре дорога круто повернула налево и пошла уже вдоль другой небольшой, такой же каменистой речки – правому притоку Бийки. Подпрыгивая и качаясь из стороны в сторону на встречающихся то и дело камнях, наш ЗИЛ забирался по серпантину всё выше и выше, приближаясь к подножию горы Кочимер. Наконец водитель остановил машину. Открыл капот – из-под крышки радиатора парило.
– Чуть движок не вскипятил, – сказал он.
Ермолин тоже вышел и жестом предложил нам спускаться на землю. Это означало, что запланированная часть пути на колёсах окончена.
– Так, мужики, – промолвил он, – дальше пойдём пешком. Мы у подножия горы Кочимер. В нашем районе это самая высокая гора. Высота её тысяча шестьсот метров над уровнем моря. Но нам надо будет ещё километра три подниматься по склону. Там уже работают трое мужиков из сезонников, так что вам не скучно будет. Да и подскажут, если что.
Разобрав весь выгруженный из кузова скарб, мы все, включая водителя Пашу, двинулись на подъём. А нагрузиться было чем – нам предстояло пробыть на заготовках десять дней, поэтому всем хватило груза: начальник нёс палатку, котелки и ещё что-то; в рюкзаках у каждого из нас кроме спальников и одежды были продукты для себя и для собак, а ещё и по ружью; Паше тоже что-то досталось. «Конечно, три километра не расстояние для нас – молодых людей», – так подумал я и, наверное, каждый из моих товарищей, бодро шагавших впереди. Но Женя через пятнадцать минут остудил наше рвение, вежливо попросил не зарываться вперёд, иначе сойдём с маршрута – придётся тогда уже нас искать.
Неожиданно пошёл мелкий моросящий дождик. Когда выезжали из села, погода была прекрасная и дождя ничто не предвещало. Вначале он не причинял нам особых проблем, но чем выше мы поднимались, тем он становился более назойливым и неприятным. Штормовки уже начинали пропускать сырость. Поклажа от накопленной влаги тоже становилась тяжелее. Кроме того, мы шли ведь не по равнине, а в подъём и эта тяжесть увеличивалась с каждым пройденным метром. Собачки, уже набегавшиеся вдоволь по высокой траве, теперь смирно трусили рядом, постоянно отряхиваясь от воды, спадающей с травы, особенно с папоротника, который, как губка, накапливал дождевые капли, а потом обливал любого, кто зацепит его.
– Ничего, парни, осталось немного, – подбадривал всех Ермолин, шагавший впереди по едва заметной тропинке. Мне нелегко давались оставшиеся метры, но я бодрился, не показывал своей усталости. Мои друзья, тоже натужно пыхтя и часто подкидывая повыше на плечи сползающие рюкзаки, шли следом, не отставая. Каждые полчаса начальник участка давал команду на небольшой привал. Полуторатысячная высота над уровнем моря уже давала о себе знать. Дышалось тяжело. Десять минут едва хватало для того, чтобы восстановить дыхание. После этого я мог лишь подумать о сигарете, но курить не хотел – одолевал кашель с непривычки. На эти ничтожные километры, как мы о них думали вначале, нам пришлось потратить более трёх часов времени. Усталые и насквозь промокшие, мы наконец вышли на вершину горы. Ещё на подходе к ней стало заметно светлее, чаще появлялись небольшие поляны с зарослями черёмухи, алтайской дикой облепихи, небольшими группками низкорослых берёз и прочей лиственной порослью. Местами путь нам преграждали скальные выходы – останцы. С солнечной стороны они были гладкие, а с северной стороны покрыты мхом. Папоротник остался в тёмном лесу. Теперь шагать мешала высокая пожелтевшая трава. Травяные поляны часто сменялись участками почти сплошного покрова белого мха, густо поросшего черничником, который, в свою очередь, был буквально усыпан крупными чёрно-сизыми ягодами.