Таёжная повесть - стр. 3
Пасека, как всегда, появлялась неожиданно. Выйдя из густого подлеска, он остановился у родничка. Вот что было главной ценностью Серпуховки. Родничок вытекал из-под земли рядом с пасекой, и кто-то мудрый сколотил деревянный короб и обложил родник камнем. Весной вокруг родника рос дикий лук, это Мишка помнил еще с глубокого детства, когда подрабатывал каждое лето у пчеловодов. Он ждал, когда придет весна, и он нарвет дикого лука, и насладится чистотой самой вкусной, как ему казалось, воды, и опьянеет от благоухания проснувшейся природы, наполненной жужжанием пчёл и запахом молодой вербы. Ему до ужаса хотелось лука, именно дикого. Тут же росла дикая груша с огромной густой кроной. Она цвела почти каждый год, но плодов на ней никогда не было. Почему – никто не знал.
На крыльце, привязанный тонкой веревкой, лежал Куцый, пегий щенок с длинными ушами и наполовину обрубленным хвостом. Он терзал старый тапок и рычал на него, как на зверя. Увидев хозяина, щенок залился звонким лаем и завилял обрубком хвоста…
Куцый залаял уже после того, как кто-то застучал каблуками по крыльцу.
– Кого там черт несет? – вслух выругался Мишка. Он поставил на стол горячий чайник и быстро прошел в прихожую, где оставил дробовик. Едва он успел сунуть ружье за печь, как дверь со скрипом распахнулась и весь проем заняла круглая физиономия Тольки Козырева, в народе прозванного Тыквой. Правда, не он один в семье Козыревых носил овощное прозвище. Отец его, Игнаха, такой же мордатый и крепкий, был Помидором, а сына, уже отслужившего в армии, звали не иначе, как Тыквенок. Несмотря на свое прозвище, Толька не был вегетарианцем и мог в один присест уговорить молодого поросенка. Он очень любил выпить и поорать под гармошку; особенно ему нравилось давить первого встречного своими огромными и как у медведя сильными руками. Годы брали свое, но в седой голове, крепкой, как чугунная сковородка, всегда была только одна мысль: где бы выпить на халяву да пощупать баб.
Работал Тыква в тайге, на лесопосадках, и очень часто захаживал на пасеку. Его не раз выгоняли за плохое поведение, но всякий раз принимали обратно; охотников терпеть таёжный быт в районе было не много. Он сразу с порога начал бороться. Его любимым занятием было мериться силой; точно так же он мог забуриться в любой дом и без всякого дела просидеть там весь вечер, пока не налакается.
– Стучат-ца надо! Черт бы тебя побрал, – вздохнул Мишка и рассмеялся.
Тыква расплылся своей беззубой пастью и развел руки.
– Мишшка! – заревел он, как медведь. – Ставь самогонку на стол, а не то заломаю. – Он потянул огромные лапы, чтобы ухватить Мишку за шею.
– Отвали, дя Толя, – засмеялся Мишка, выворачиваясь из-под Толькиной лапы.
– Ну, стакан-то хотя бы нальёшь? Похмелитца надо. Башка болит!
Михаил развел руками и сделал грустное лицо.
– Нету!
– Как это нету? – опять заревел Тыква. – Вчера было, а сегодня нету?
– Выжрали. – Мишка налил себе чая. – Вишь, чего пью.
– На траву, что ль, перешел? Я с тобой тогда вообще разговаривать не буду. – Толька развернулся и обиженно пошел к двери, но тут же резко повернулся и с размаху сел на табуретку, едва не разломав ее своей тушей.
– Тише ты! Мебель сломаешь! Кто чинить будет?
Не обращая внимания на хозяина, Тыква уселся поудобнее и уставился в окно.