Та, что меня спасла - стр. 23
– Эдгар, остановись! – я тоже умею приказывать голосом. – Помнишь, мы говорили о доверии?
Он замирает – каменный мой гость. Мышцы напряжены. Дышит тяжело. Затем оборачивается. Медленно. С трудом. Делая над собой неимоверные усилия.
– Ты с ума меня сведёшь, Тая Гинц, – он не остыл, нет. Полыхает гневом, как не взорвётся. Но то, что он сдерживается, пытается овладеть собой, радует меня безмерно.
– Аль, что на тебя нашло? – хозяин дома стоит всё так же. Руки на груди и загадочная улыбка на устах. Он наслаждается. Всей этой дурацкой ситуацией наслаждается! У него ноздри дрожат, мышцы играют.
– Аль? – Эдгар опять бесится. Ну что за мужчина такой. Ревнивец мой драгоценный…
– Аль. Альберт. Альберт Викторович. Мой учитель живописи и риторики. Человек, которому я могу доверять.
– Альберт?! – кажется, кого-то переклинило. – Доверять?!
– Эдгар, послушай меня, – глажу я мужа по каменному бицепсу. – Просто слушай мой голос. И пойдём уже от дверей. На кухню.
– Да, – сверкает глазищами Аль. – Там мясо. Твоя жена отлично готовит, Гинц.
Я почти проталкиваю Эдгара в дверь. Делаю страшные глаза Альберту, но он забавляется, а поэтому не спешит ни объяснять ничего, ни оставлять нас наедине.
– Аль, хватит уже. Прошу. Ну зачем ты всё усложняешь?
– Хочу посмотреть, насколько у него кишка тонка тебя любить.
Эдгар дёргается, но тут появляется ещё один персонаж этой не совсем удачной пьесы. А может, очень даже наоборот: спектакля, где всё по-настоящему.
Че врывается между нами совершенно ошалевший и кидается на Гинца, скулит и подвывает радостно, лижет ему лицо и руки.
– Фу, Че Гевара! – рычит на него Эдгар, но именно псу удаётся сбить накал и излишний драматизм дурацкой ситуации.
– Вот, бегемот, отвязался, – беззлобно ворчит Аль, – ишь, соскучился.
Эдгар треплет собаку по загривку, а затем, выпрямляясь, смотрит на меня. В его взгляде опять снег. Смогу ли я когда-нибудь растопить эти пласты холода?
– Кажется, нужно поговорить, – у Эдгара расслабляются плечи. Наконец-то! Я с тревогой вижу, как он устал. Лицо осунулось. Круги под глазами проступают отчётливее. Пытаюсь подставить плечо. Он не отталкивает меня – обнимает одной рукой. И от этого жеста становится невыносимо остро. Не могу понять свои чувства. Жалость к нему. Щемящая нежность. Искра надежды, что… всё не зря. Что не всё потеряно, если он не сорвался, не натворил ерунды.
Мы идём на кухню. Аль – впереди, как гордый одинокий флагман. Мы с Эдгаром в обнимку следом.
– Пахнет тобой, – прикрывает глаза мой муж, почти падая на стул. – Домом. А теперь я слушаю тебя, Тая Гинц.
Чопорный. Строгий. Жёсткий. Сейчас он похож на тощую взъерошенную птицу-секретаря с загнутым клювом и насуплено-недоверчивым взглядом.
– Он всегда у тебя такой… забавный? Что это за каменный век? Тая Гинц. Умереть от смеха можно.
Аль устраивается поудобнее на широком подоконнике. Вытягивает длинные ноги.
– Заставь его замолчать, – замораживает территорию Эдгар. Он намеренно не смотрит на Аля и не разговаривает с ним. Видимо, боится сорваться. – Или я ему голову откручу.
– Аль, пожалуйста, – прошу я. Альберт закатывает глаза, но умолкает.
– Во-первых, я думала, ты знаешь, где я. «Удери из замка от дракона», – терпеливо поясняю я, цитируя его слова. – Ты же всегда вездесущий. Почему-то решила, что ты в курсе. Ты просил спрятаться. Это… лучшее место. К тому же, никому в голову не придёт искать меня здесь. Об Але знает только тётя, и то я не уверена, что помнит. Он мой учитель, Эдгар, – повторяю то, что уже говорила. – К тому же, он никогда не обидит меня.