Т-34. Крепость на колесах - стр. 31

– Стенокардия, – лениво отозвался он. – Сердце.

– Да? На этом кабане можно поле вспахать.

– А давай я ему сейчас с трех ударов рожу отпигментирую, – влез Хромов. – Будет синий-синий, и болячке начнет соответствовать.

– Не стоит мараться… Ладно. Предлагаю его повесить. Ильвес, возьми бойцов и вздерните это дерьмо.

Курсант появился словно из-под земли, вот его нет – а вот он уже тут как тут. Молча козырнул и, ухватив полицая за шиворот, поволок его прочь, но был остановлен командным голосом полковника:

– Стоять! Куда пошел?

– Дерьмо вешать… – недоуменно ответил Ильвес.

– Этих, – небрежный жест в сторону оставшихся полицаев, – тоже. Говорю же, возьми бойцов. И местных припаши, чтоб прочувствовали. Задача ясна?

Курсант вновь козырнул, и усмешка на его лице не предвещала для полицаев ничего хорошего.

– Жестко ты…

– Игорь, – Мартынов с силой хлопнул Игнатьева по плечу. – Я этих клопов намерен давить… У него грудная жаба… В моей семье на фронт ушло шестеро только по линии матери. Вернулся один. В груди три осколка, от чего он всего-то лет через пять и умер. А ведь они были крепкие, сильные, здоровые… Умерли, чтобы жили вот эти, с жабами? Не-ет, – он погрозил указательным пальцем куда-то в пространство, – не должно так быть…

А ведь он с трудом себя контролирует, сообразил Хромов. Не тот уже возраст для веселых прогулок. Устал, похоже, нервы сдают… Полковник же, несколько раз глубоко вздохнув, будто выплюнул:

– У немцев есть такое понятие – недочеловеки. Унтерменши. Так вот, немцы – правы. Только деление должно быть не по расовому признаку. А вот тот, кто предал свой народ – вот он недочеловек, и без разницы, какой у его рожи интерьер с экстерьером.

– Это ты прав, Александр Павлович, – Сергей проследил глазами за тем, как бойцы, словно того и ждали, в прямо-таки нереальном темпе весело накидывают веревки на подходящие по толщине и прочности ветки ближайших деревьев, и спешно перевел разговор на другую тему. – Сейчас почистим генофонд. Хрен с ними, не стоит обсуждать мертвецов. Ты мне скажи, что это? Я в «двойке» целую коробку нашел.

Мартынов повертел в пальцах круглый пластмассовый тубус вроде тех, в которых через полвека будут упаковывать таблетки быстрорастворимого аспирина, и непонятно хмыкнул:

– Первитин. Однако я всегда считал, что это больше по разряду легенд.

– Первитин – это что?

– Наркотик. Достаточно тяжелый, вызывает быстрое привыкание. Но взамен дает бодрость, подавляет необходимость во сне, работоспособность бешеная… Вроде бы еще подавляет страх, но этого точно не помню. Нажрешься – и несколько суток будешь переть в танке, не зная усталости. Кое-кто считал, что именно благодаря этому немцы и справились так легко с Францией, поддерживая темпы наступления, которые ни с какой теорией не согласовывались. В общем, сохрани – баловаться с ним не стоит, но как средство последнего шанса может и пригодиться.

– Гм, – Сергей подумал, кивнул. – Пару упаковок оставлю, остальное нашей медичке отдам.

– Добро, – кивнул полковник. Судя по виду, он практически успокоился, и, закрепляя успех, Хромов спросил:

– Скажи… А то, что ты про Фрунзе и армян говорил – правда?

– Откуда я знаю. Просто встречал эту версию и не нашел в ней особых противоречий.

– А как же интернационализм? Он вроде бы тогда был в почете.