Сыщики из третьей гимназии и Секрет медальонов - стр. 31

– Проще простого. Отградуируйте под спирт обычный ареометр…

– Что, что? Признаться, ни слова не понял…

– Тогда подарю свой.

– Так разбавляешь или нет? – повторил замолчавшему половому вопрос Крутилин.

– Ещё как разбавляет! – крикнул кто-то из посетителей.

– Ну, тогда пойдём поговорим, – велел Иван Дмитриевич половому, очень довольный нежданной с ним встречей.

Прогнав с кухни повара, мужчины уселись на табуреты.

– Ты ведь мирового судью уверял, что больше разбавлять не будешь, – напомнил Ливерову Иван Дмитриевич.

– Простите, простите ещё раз. Дайте ещё один шанс.

– Ну, раз просишь, изволь, дам. Если честно на мои вопросы ответишь.

– Весь во внимании.

– Вчера утром у тебя дворник из соседнего дома пьянствовал.

– Прокопий? Да, было дело, он у нас завсегдатай.

– И с кем он вчера пил?

Ливеров задумался. Половые с полицейскими откровенничали редко. Слишком уж опасно. Полиция-то уйдет восвояси, а вот искомый ею посетитель может зайти вновь и за длинный язык накостылять по шее. А то и зарезать… Оська Хвастун, конечно, рыбешка мелкая и неопасная, но вот мужик, с которым он вчера сидел, ножик в бок точно может засунуть…

– Что молчишь? Или в тюрьму опять хочешь? – решил подстегнуть откровения Ливерова Крутилин.

– Простите… Народу каждый день столько. Разве всех упомнишь?

Крутилин достал фотографическую карточку Оськи Губского по кличке Хвастун:

– С ним?

– Так вы все уже знаете? – поразился Ливеров.

– А ты как думал? Так что говори мне правду. Если соврешь – решетки тебе не миновать. Они вместе пришли?

– Нет. Оська явился к открытию.

– В одиночку?

– Нет. С Колючим.

– Кто такой?

– Не знаю. Это я его так прозвал. Потому что взгляд такой, что кровь стынет. Будто не живой человек глядит, а покойник.

Крутилин понимающе кивнул. Подобные глаза он видел, и не раз. У сбежавших с каторги. Потому что каторга хуже ада.

– Опиши его…

– Лет тридцати – тридцати пяти, одет в заношенный армяк, волос длинный, тонкий, цвета соли с перцем, борода того же цвета, длинная, давно не стриженная, глаза карие. Последние дни он каждый день к открытию приходил. Садился вон за тот столик у окошка и заказывал себе чай. Где-то в одиннадцать утра уходил. А вчера вдруг пришел с Оськой. Опять же сидели до одиннадцати. Пили опять же чай. Потом расплатились, ушли, но Оська буквально через пару минут вернулся. Но уже не с Колючим, а с дворником. С ним пили водку. И не возле окна, а в глубине трактира. Прокопий быстро надрался. А потом в трактир снова зашел Колючий. Садиться не стал. Просто зашел и сразу вышел. Оська тут же позвал меня рассчитаться. Но это ещё не все. В четыре пополудни Оська с Колючим пришли снова. У Хвастуна фингал красовался под глазом, сказал, что где-то подрался. Сидели недолго. Всё. Больше ничего не знаю.

– Явишься завтра в сыскную, поглядишь на фотопортреты из картотеки. Вдруг Колючего опознаешь?

– Для вас я что угодно сделаю…

– А водку больше не разбавляй.

– Клянусь…

– Клятвам твоим грош цена. Так что запомни, я от тебя не отстану, проверять буду постоянно, агентов сыскной в трактир засылать с моим приборчиком.

Выйдя из трактира, Крутилин подошел к Прокопию:

– Давай в квартиру поднимемся.

Осмотрев замок, Иван Дмитриевич вздохнул:

– Вскрывали отмычками.

– Не я, ей-богу, не я.

– Да тебя, дурака, никто и не подозревает.