Сыщики из третьей гимназии и Секрет медальонов - стр. 25

– Эй, Енерал, дай покурить, – потребовал шестилетний Ванька, схватив для убедительности со стола портновский нож отца.

Кешка, дав ему пинка, отобрал нож. Положил было его на стол обратно, а потом подумал, что нож-то ему пригодится. Да и стоит он примерно те копейки, что должны ему Ивановы за непрожитые в комнате августовские дни.

Эх, были бы у Кешки на ногах сапоги, засунул бы нож за голенище…

С этой мыслью мальчика сразу посетила другая: а не обзавестись ли ему одеждой и обувкой? С босыми-то ногами в тряпичники не выбиться. Да и рубище – холщовую тряпку с дыркой для головы – стоит сменить на рубаху и портки. Ведь деньги теперь у него есть.

Он тут же отправился к маклаку, тому самому, что буквально за полчаса до Кешки приодел Дерзкого.

– Чего тебе? – спросил лавочник.

– Рубаху, кушак, портки и сапоги, – ответил Кешка, разжав на миг кулак, чтобы продемонстрировать наличность.

– Подороже, подешевле?

– Подешевле.

Смерив Кешку опытным взглядом, лавочник приодел его буквально за пять минут. А потом с полчаса они торговались. Кешка был наблюдателен и памятлив. Прожив пару лет в комнате портного Иванова, он прекрасно знал цену вещам, что новым, что поношенным. И все попытки лавочника обдурить с виду неопытного мальчишку оказались тщетными.

– Хрен с тобой, забирай всё за три рубля.

– Рубище моё в зачёт возьмете?

– Гривенник.

– Нет, полтора.

– Согласен!

– А сундук? Его купить не желаете?

Здоровенный сундук в одиночку Кешка бы до маклака не дотащил – ему пришлось пожертвовать двугривенным и нанять себе в помощь савотейщика Фимку.

– Ну, ежели за рупь, – пренебрежительно процедил маклак.

– Нет, тогда пойду к Сарайкину, – заявил Кешка.

– Два.

– Креста на вас нет.

– Три.

– Что ж, тогда с вас пятиалтынный!

Лавочник отдал ему три пятака. Забрав из сундука портновский ножик – теперь его можно было сунуть за голенище, – Кешка вышел на Лиговку и отправился к Пустому рынку.

Он пришел туда одновременно с полуденным выстрелом пушки Петропавловской крепости, который здесь, в центре города, был столь оглушающим, что Кешка даже вздрогнул с перепуга.

– А вот и Иннокентий, – поманила его пальцем Анфиска на задний двор, где сметал в кучу разноцветные листья грузный мужик с бородой на обе стороны. – Вот, Васенька, тот сиротинушка, о котором говорила. Ну? Что встал, как чурбан? Кланяйся, Кешка, своему благодетелю.

Мальчик кивнул. Анфиска схватила его за вихры и пригнула голову чуть не до земли:

– Ну кто так кланяется? Надо до земли.

– Звать меня Василий Палыч, – весомо сказал дворник. – Приходить будешь, когда в церквях по три раза бьют. Ты мне полтинник, я тебе мешки с костями. Если кто из начальства тебя поймает, скажешь, что мой племянник. Всё понял?

– Да, – сказал Кешка и на всякий случай поклонился до земли.

– Ну тогда до завтра. Прощай, сестрица, заходи, не забывай.

– Тебе спасибо, братец. – Анфиса тоже поклонилась Василию Павловичу, и они с Кешкой вышли на Гагаринскую.

– Вот твой ключ от сарая, – протянул Кешка.

– Нашел хоть, где сундук приткнуть?

– Сундук я маклаку загнал.

– А спать где будешь? На полу? Или между Гришкой и Наташкой? – подмигнула Кешке Анфиска.

– Ушел я от них. Наталья задумала меня грабануть, а потом в полицию сдать. Запер я её в твоём сарайчике.

– Свят, свят, свят! Ну и дела. Наталья тебе этого не простит. Жить-то теперь где будешь?