Сын Йемена - стр. 20
Муниф не стал спрашивать, почему так и кто именно из людей, считавшихся друзьями брата, принимал такие решения, кто собрался поквитаться руками мальчишки с врагом, повергшим их в бегство и заставившим принимать сейчас позорное перемирие. Не потому, что он узнал цену их дружбе, а потому, что в голове клубился туман от ката. Как морской прибой то накатывала эйфория, то, когда спадала волна, наступало опустошение, будто на берегу сознания оставались весь человеческий мусор и все самое гнусное, как пластик и разный хлам, набросанный на всех пляжах Йемена.
Раздавленные в блестящие на солнце жестяные блины банки из-под газировки можно было принять за монеты из пиратских сундуков, но эти жестянки ничего не стоили, как и жизнь обитателей глиняных лачуг на побережье. Муниф ездил в прошлом году к дяде, живущему у Аравийского моря. Впервые увидел море и даже купался.
Теперь всю его прежнюю жизнь отсекли острые осколки на заборе, огораживающем двор. Автомат он повесил на шею. От брезентового ремешка «калашникова» пахло чьим-то потом, застарело и уныло. Муниф опасался, что автомат звякнет о камень и его обнаружат и застрелят. Разбираться не станут, кто он и зачем поздно вечером залез на забор.
Оценив высоту со стороны двора, Муниф убедился, что здесь забор кажется еще более высоким, ведь тут не стояла машина, на крышу которой можно спрыгнуть. Он поискал дерево, росшее чуть в стороне. Пришлось по кромке забора пробираться к нему. Встать в полный рост он не решался, его фигура стала бы слишком заметной на фоне слабой подсветки от фонарей с улицы, поэтому он пробирался пригнувшись.
Ему то и дело приходилось хвататься за кромку забора, и он довольно сильно порезал ладонь об осколок стекла. Кровь полилась обильно, и ладонь стала скользкой и липкой одновременно. О шершавый ствол дерева удалось стереть часть крови, но она продолжала течь. Возникла боль, словно бы отдаленная, приглушенная все еще действующим как анестезия катом.
Во дворе было очень тихо, будто и в здании никого нет. Слабый свет проникал из глубины дома, едва достигая окон.
У Мунифа закралось подозрение, что его предали, и здесь, во дворе, тихом и вроде бы мирном, ждет засада. Сейчас его покрошат из автоматов, и главное, не состоится такая желанная месть. Спускаясь с дерева, хватаясь за ветки дрожащими руками, он впервые подумал, что будет после. Он посмотрит на поверженного им врага, а дальше? Окровавленное лицо генерала – это последнее, что он увидит в своей жизни? В лучшем случае, сразу пристрелят как бешеную собаку.
Мелькнула мысль вернуться, спрыгнуть на крышу машины Рушди и бежать куда глаза глядят. Но в этот момент Муниф услышал тихое урчание мотора, шуршание шин. Автомобиль уехал. Видимо, ни Рушди, ни сидящий за рулем Акрам не рассчитывали, что Муниф выживет. Или испугались за свою шкуру, ведь когда поднимется шум, а он неизбежно возникнет, могут схватить и их, сидящих в машине под забором.
По сведениям, полученным Рушди, у Мохсена большая охрана, головорезы, вооруженные до зубов, разве что в форме танкистов, и оружие их не джамбии[14]. Переговорщики от хуситов видели у них автоматы Калашникова и пистолеты Стечкина помимо штатных армейских стволов.
Уже в тот период Йемен был наводнен оружием, самым разнообразным, в большом количестве присутствовало на рынке и на руках советское и российское оружие. У Мунифа дома хранился ТТ, подаренный братом на четырнадцать лет, и, само собой, он хорошо умел им пользоваться, правда, пока что стрелял только по мишеням, когда ездил на базы зейдитов в горы, где подолгу находился Муслим.