Сын ведьмы - стр. 15
Сам он познакомился с Савой гораздо позже. Тогда русы уже нарекли забывшего свое прошлое парня Нежданом. Он был силен, ловок, хорош собой, сумел так выслужиться, что попал в ближники к князю Владимиру, стал его верным рындой23. И уже не скажешь, что вятич, – говорит, как все в окружении Владимира, так же верен ему, готов сражаться за своего властителя, не щадя живота. А во время похода князя на Корсунь и принятия воинами и князем христианской веры Неждан одним из первых пошел к купели. Дали ему имя Сава. А позже, когда зашла речь о том, что надо из своих русичей готовить служителей нового Бога, он сразу выявил желание оставить меч и стать священником. Причем весьма старательно учился, постигая науку церковную. Да только сказывали Добрыне, что порой и поныне парень мечется во сне да Малфриду поминает. А какую Малфриду? Чародейка, мать Добрынина, одно время очень славилась на Руси, вот ее именем порой дочерей и называли, пусть на звук оно и непривычное для славян. Однако странное беспамятство Неждана-Савы да его вятичское прошлое навели Добрыню на догадку, что этот парень мог знать чародейку Малфриду. Недаром ее в последний раз видели именно в их лесах. И Добрыня в глубине души надеялся, что, вернувшись в свои земли, Сава начнет понемногу вспоминать прошлое и поможет ему отыскать ведьму. Ибо отыскать ее было необходимо. Иначе… Добрыня знал, как Малфрида ненавидит христиан. И опасался, что именно ее колдовская сила могла натворить бед в новгородском краю. Не об этом ли волхв Соловейка перед смертью намекал? Ведь такая, как эта ведьма темная, не смирится с крещением. Она мстить да вредить станет.
Вот о чем думал Добрыня, когда они с Савой углублялись в лесные чащи вятичей вдоль бокового притока Оки. Давно уже день настал, тепло было, соловьи притихли в зарослях, только речка шелестела камышом неподалеку. А что за речка? Заросли кругом стояли, бурелом. И лишь когда за полдень уже перевалило, Добрыня обратил внимание, что лес как будто посветлел: стало заметно, что валежник тут собирают, пни от срубленных деревьев попадались. А там и дымком потянуло.
– Идем к людям, – сказал он Саве. – А там с Божьей помощью сможем и о чародейке что-нибудь выяснить. Гуслярам ведь многое рассказывают.
Однако, увидев пришлых, местные сперва дичились и не подпускали, полагая, что чужаки могут быть не людьми, а порождением чащи, недобрыми духами. Духов лесные жители опасались, потому и заставили пришлых то за кованое железо браться, то почти с угрозой приказали в баньке попариться.
Добрыня едва не рассмеялся. Проведя полжизни в людных градах, он и забыл, что в чащах по-прежнему верят, будто только в бане чужой человек может смыть с себя всякое дурное чародейство. А эти на полном серьезе держались в стороне, ожидая, когда чужаки попарятся да смоют с себя пот и пыль… ну и мороки всякие зловредные.
Зато потом их ягодным киселем напоили, пригласили на постой. Добрыня к вятичам присматривался. На первый взгляд такие же люди, как и все остальные. И тем не менее видна в вятичах своя порода: все как на подбор рослые, широкие в кости, но сухощавые, жилистые, причем раздобревших на пирогах тут не встретишь. Да и земледелие вятичей было подсечное24, на таком брюхо не отрастишь, потому как хлеба лишь столько, сколько у чащи отвоюешь тяжким трудом. Ходили местные в простой одежде из некрашеного сукна, штаны – лен с пенькой, на ногах – толстые шерстяные онучи, навитые до колен и схваченные вокруг голеней крест-накрест бечевкой, на стопе лапти, из лыка древесного сплетенные. Зато все в украшениях – что мужики, что бабы. Да и украшения славные, мастерски выполненные, есть и серебряные. Ну да оно известно, что местные умельцы свою работу на торги в грады Руси привозили – кольца, наручи узорчатые, амулеты разные, но особенно славились женские подвески семилопастные, похожие на распустившиеся цветы.