Сын террориста. История одного выбора - стр. 3

– Я Зи, – говорю я.

В квартиру входят дядя с женой и детьми, и неловкое молчание прерывается. Дядина жена отводит всех детей в единственную спальню и велит нам укладываться спать.

Нас шестеро. Веселенькая конструкция из нескольких детских кроватей пристроена к стене. Если бы в игровой комнате “Макдоналдса” стояли кровати, они бы выглядели именно так. Мы втискиваемся туда, заполняя собой все возможные щели, извиваясь как червяки. Тем временем мама разговаривает с полицейскими в гостиной. Я напряженно пытаюсь разобрать слова через стену. Но слышу лишь, как кто-то бурчит басом и двигает стулья.

У темных костюмов в гостиной столько вопросов, что кажется, что моя мать попала под ливень с градом. Из всех вопросов ей запомнились два: “Где вы сейчас проживаете?” и “Знали ли вы, что ваш муж собирался сегодня вечером застрелить раввина Кахане?”

Ответить на первый потруднее, чем на второй.

Баба работает в муниципальной службе города Нью-Йорка – ремонтирует обогреватели и кондиционеры в одном из зданий судов на Манхэттене, – а муниципальная администрация требует, чтобы ее работники непременно жили на территории одного из городских округов. Так что мы делаем вид, что живем вместе с дядей в Бруклине, хотя на самом деле мы живем в Нью-Джерси. Полиция нагрянула в дядину квартиру лишь из-за этого вот маленького обмана в документах.

Моя мать все это им объясняет. И она говорит полицейским правду о покушении: она ничего об этом не знала. Ни единого звука об этом не слышала. Ничего. Ей отвратительны разговоры о насилии. Все в мечети прекрасно знают, что при ней их лучше не заводить.

Она сидит очень прямо, отвечая на шквал вопросов, следующих один за другим, ее руки неподвижно сложены на коленях. И все это время, словно мигрень, в ее мозгу бьется одна и та же мысль: она должна поехать к моему отцу. Она должна быть с ним рядом.

Наконец она проговаривается:

– Я слышала по телевизору, что Саид умрет.

Костюмы переглядываются, но молчат.

– Я хочу быть с ним. Я не хочу, чтобы он умер в одиночестве.

Опять молчание.

– Вы отвезете меня к нему? Пожалуйста! Отвезите меня к нему, пожалуйста!

Она снова и снова повторяет эти слова. Наконец темные костюмы вздыхают и откладывают свои карандаши.

У больницы кишмя кишат полицейские. За оцеплением волнуется шумная толпа, состоящая из рассерженных, испуганных и просто любопытных людей. Тут же телевизионные фургоны и грузовики со спутниковыми антеннами. Слышен рокот вертолета. Мою мать и Ибрагима передают двум полицейским в форме, которые даже не скрывают враждебности. Мы для них никто. Даже хуже, чем просто никто: мы – семья убийцы. Моя мать в ужасе, у нее кружится голова, и при этом она, как ни странно, умирает от голода. Злоба полицейских, как и все остальное, что она сейчас чувствует, доходит до нее словно сквозь матовое стекло.

Их с Ибрагимом проводят в больницу через один из входов в дальнем конце здания. По пути к лифтам моя мать вглядывается в длинный коридор: он словно только что натерт воском, стены поблескивают в свете ярких ламп. Она видит толпу людей, шумно требующих, чтобы охрана их пропустила. Репортеры выкрикивают вопросы. Сверкают вспышки фотокамер. Мать прошибает холодный пот, она слабеет. Ее голова, ее живот – все начинает протестовать.