Сын повелителя сирот - стр. 13

Они подошли к приюту «Завтрашний день», теперь он казался не больше лазарета.

Там остались лишь тени. Приют разобрали на дрова – даже дверные проемы сожгли. Остался только список 114 Великих Мучеников Революции, написанный на стене.

Джил не поверил, что Чон До дал имена всем сиротам.

– Ты действительно запомнил всех Мучеников? – спросил он. – Какой одиннадцатый?

– Ха Син, – ответил Чон До. – Когда его поймали, он отрезал себе язык, чтобы не выдать японцам важные сведения. Здесь был немой мальчик, я дал ему это имя.

Джил провел пальцем по списку.

– Вот и ты, – сказал он. – Мученик номер семьдесят шесть, Пак Чон До. А с ним что стало?

Чон До дотронулся до черного пятна на полу, где когда-то стояла печка.

– Хотя Пак Чон До убил много японских солдат, – начал он, – революционеры в его отряде не доверяли ему, потому что он не был чистокровным. Чтобы доказать свою верность, он повесился.

– Ты выбрал себе это имя? Почему? – уставился на него Джил.

– Он прошел высшую проверку на верность.

Комната Повелителя сирот показалась ему совсем крошечной. А от портрета измученной женщины на стене осталась лишь дырка от гвоздя.

– Ты здесь спал? – спросил Джил. – В комнате Повелителя сирот?

Чон До показал ему отверстие от гвоздя.

– Здесь висел портрет моей матери.

Джил осмотрел место.

– Да, здесь действительно был гвоздь, – сказал он. – Скажи мне, если ты жил со своим отцом, почему у тебя сиротское имя?

– Он не мог дать мне свое имя, – ответил Чон До, – иначе все узнали бы о его позоре – как ему приходится воспитывать своего сына. Но он был не в силах дать мне имя другого человека, даже Мученика. Мне самому пришлось выбирать.

Джил был озадачен.

– А твоя мать? – спросил он. – Как ее звали?

Они услышали далекий гудок парома «Манджионгбон-92».

– Если у моих проблем будет имя, разве это что-нибудь изменит? – ответил Чон До.

Той ночью Чон До стоял на темной корме корабля и смотрел на бурные волны внизу. Румина – это имя не выходило у него из головы. Он не слышал ее голоса и не пытался представить себе ее лицо. Он только думал, как бы она провела этот последний день, если бы знала, что он идет за ней.

Солнце уже поднялось высоко, когда они вошли в порт Бандайджима – на таможенных зданиях были вывешены иностранные флаги. На причале крупные суда, выкрашенные в голубой цвет гуманитарной помощи, загружали рисом. Чон До и Джил, одетые в рубашки-поло, джинсы и кроссовки, предъявили поддельные документы и спустились по трапу. Они направились в центр Ниигата. Было воскресенье.

Пока они шли к концертному залу, Чон До увидел, как по небу пролетел пассажирский самолет, оставляя белый шлейф за собой. Он вытаращил глаза и замер, запрокинув голову. Поразительно! Настолько поразительно, что он решил сделать вид, будто его ничего не удивляет – например, разноцветный светофор, регулирующий движение, или низкие автобусы, чтобы старикам было легче садиться. Конечно, парковочные автоматы разговаривали, а двери офисов открывались, когда они проходили мимо. Конечно, в ванной не было бочки с водой и ковша.

На утреннем представлении показали сцены из спектаклей, с которыми оперная труппа выступит в предстоящем сезоне, и все певцы по очереди исполняли небольшие арии. Джил, казалось, знал эти песни и мурлыкал их себе под нос. Румина – небольшого роста, широкоплечая – поднялась на сцену в платье цвета графита. Ее темные глаза блестели под прямой челкой. Чон До видел по ее лицу, что печаль ей знакома, и все же она не подозревала, что самые большие испытания ждут ее впереди, что этим вечером, когда стемнеет, ее жизнь превратится в оперу, а Чон До будет темной фигурой в конце первого акта, которая переносит героиню в страну скорби.