Сын погибели - стр. 42

– Великий княже, – в горницу вбежал государев стольник, боярин Андрей Болховитин, – беда стряслась!

– Какая такая беда? – нахмурился Святослав.

– Гонец из Тмуторокани прибыл.

– Неужто ромеи войной пошли? – Святослав грозно подбоченился, точно готовясь без промедления двинуть рать на супостата.

– Хуже того, княже. Давид, сын Олега Гореславича, касогов привел.

– Ну, касоги не ромеи, нонче же выступим. Стены в Тмуторокани каменные, высокие, ворота крепкие, князь Глеб не зря Хоробрым зовется – до нашего приходу, чай, продержится.

Андрей Болховитин понурил голову:

– Пала Тмуторокань.

– Ты что за небывальщину плетешь?! – бросился к нему Святослав.

– Гонец сказывает – изменою злой ворог в стены вошел. Будто бы от тебя к князю Глебу человек прибыл, сказал, что ты уже с подмогой близок, и велел касогов у стен встретить. Ныне дружина княжья разбита, сам Глеб жив ли – неведомо, а Давид, стало быть, на княжем столе воссел.

– Молчи! – крикнул Святослав. – Вот уж не зря говорят: «У бесхвостого волка долгая память». Добр был в прежние годы батюшка, только то и сделал – ссадил князя Олега с Чернигова, да волю дал убираться, куда глаза глядят. А оно теперь вон как обернулось… Пришло время Гореславов корень выкорчевать! Ступай, Андрей, оповести воевод – завтра на рассвете выступаем в поход супротив волчьего последыша. И не ведать мне покоя, покуда не положу я в сыру землю злобного волчонка Давидку!

– Поспеем ли к утру, княже?

– Поспейте! – рявкнул Святослав, сжимая кулаки. – Такова моя воля!

Сонный монах, ежась от предрассветной сырости, открыл зарешеченное окошко в калитке ворот. Кто бы ни был тот, кому пришла в голову мысль будить спящую обитель столь бесцеремонным образом, он был недобрым человеком. Режим монастырской жизни и без того весьма строг, чтобы по пустякам отрывать минуты сна, оставшиеся до заутрени.

– Кто ты, сын мой, и отчего столь рьяно стучишь в ворота божьего дома?

– Мне нужно срочно видеть отца настоятеля! – объявил незваный гость.

Брат привратник с сомнением поглядел на него сквозь переплет решетки. Судя по виду – оборванец оборванцем, что такому может быть срочно нужно от преподобного аббата Кеннета?

– Ступай, сын мой, не тревожь братию, иди с миром и возвращайся с рассветом. Милостыню и еду будут раздавать после утренней трапезы, и ты сможешь получить свою долю.

– Мне не нужна милостыня! – как-то неловко дергая головой, закричал нищий. – Мне срочно нужен настоятель монастыря!

Монах сказал укоризненно:

– Стыдись, сын мой!

– Мне нечего стыдиться! – выпалил побирушка и вдруг неожиданно для самого себя перешел на латынь: – Сказано было твердейшему из учеников Спасителя нашего апостолу Петру: «И петух не прокричит, как ты трижды предашь меня». Ужели ты ждешь петушиного крика, чтобы открылась тебе бездна предательства твоего? Ступай без промедления и разбуди отца Кеннета!

Монах отшатнулся от калитки. Ему отчего-то показалось, что фигура нищего осветилась, и сам он как будто стал больше прежнего.

– Храни меня, Господи! – прошептал привратник, осеняя себя крестным знамением.

– Не заставляй меня ждать! – требовательно пророкотал оборванец, и служка, не смея ему перечить, со всех ног припустил через двор.

Спустя несколько минут он уже стоял перед аббатом на коленях, тараторя скороговоркой: