Сын маминой подруги - стр. 25
Уля об него терлась. Про это, наверное, говорят – как мартовская кошка. Захар про кошек не знал. А Уля целовала его, терлась грудью о грудь, бедрам о его бедра, вздрагивала от того, когда его пальцы задевали ее самые чувствительные места – соски, между ног. Стонала и прикусывала ему то шею, то плечо. А потом и вовсе оседлала его бедра и принялась безобразничать уже всерьез. Обхватила ладонь его член и начла тереться совсем откровенно.
Захара уносило. Он шалел, глядя на ее обнаженное тело, на идеальные упругие груди со светло-розовыми точащими сосками, на изгиб талии и крутые бедра, на ее ладонь, которой она прижимала его к себе – и все это в мягких переливах новогодних огней. Захар чувствовал в себе всю усиливающуюся пульсацию, которая уже никак не совпадала с ритмом мигания гирлянды. Хотелось быстрее, яростнее. Хотелось внутрь. А я тут тебе снаружи рукой помогу, хорошая моя.
– Давай-ка, поездим верхом, – прохрипел Захар. У длинных рук есть преимущество – ими можно, не вставая, дотянуться до тумбочки и достать презерватив.
Уля у него средство контрацепции перехватила. Хорошая девочка. Инициативная.
И презерватив раскатала ловко, и потом одним стремительным движением вышибла из Захара весь воздух, опустившись. И тут же сжала его внутренними мышцами, жарко и ритмично, жалобно всхлипнула – и рухнула на него, мелко вздрагивая.
– Эй… – Захар погладил изгиб женской спины чуть подрагивающей ладонью, а потом с наслаждением облапил круглую ягодицу. – Эй... Ты чего? – Уля еще раз вздрогнула, и Захар, не веря себе, шепнул: – Ты чего, уже… все?
Она замотала головой, отрицая, потом заелозила лицом по его плечу, соглашаясь, а потом жарко выдохнула ему в шею:
– А я не знаю… Но мне уже хорошо…
Ему хотелось двух вещей одновременно – рассмеяться и начать двигать бедрами – быстро и резко.
– Эх, кто же так верхом ездит… – Захар легонько шлепнул ее по попе. – Сразу же сошла с дистанции. Давай тогда вниз, что ли…
– Нет, – Уля поднялась. Уперлась ему двумя ладонями в грудь. Тряхнула головой, рассыпая по плечам золото волос, и из-под этой золотой завесы взглянула на него. Уля смотрела на него абсолютно шальным взглядом, который еще туманился от пережитого наслаждения. И правда ведь уже успела… Какая же горячая девочка… – Такого жеребца я так скоро не отпущу.
Еще и смелая.
***
Это было какое-то сумасшествие. Уля никогда не считала, что поза сверху для нее. Она слишком крупная. Она слишком тяжелая. Она слишком…
Слишком чувствительная для того, что делал с ней Захар, получив доступ сразу ко всем стратегическим местам. А он делал! Еще как делал. Он такое делал, что Уле в какой-то момент стало казаться, что они снова в бане. Что вся эта баня в ней. Внутри была жара, вместо крови, кажется, по венам бежал кипяток. А Захар все продолжал. Продолжал и продолжал. Он трогал везде. Смело. Нагло. Бесстыдно. Не спрашивая разрешения. Так, как Улю никто и никогда не трогал. В какой-то момент Ульяна словно со стороны увидела, как он сжимает пальцами ее соски и тянет на себя. А потом резко отпускает. И снова повторяет. Тянут и крутит. С ней никто такого не делал. Она никогда не думала… Она думала, что это должно быть больно. Что это непристойно. А от этого такой пожар и такая сладость во всем теле… А от этого у нее тяжело, горячо и влажно взрывается внизу живота, когда он внезапно отпускает соски и касается ее между разведенных бедер. Всего несколько точных движений – и Уля снова падает на Захара.