Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века - стр. 15

«Повесть о Иулиании Лазаревской», написанную с сыновней любовью, теперь называют первой появившейся на Руси семейной хроникой: в ней запечатлены редкие подробности из жизни простой женщины, жившей на Руси в XVI веке.

Ульяна родилась в 1530-е годы в семье московских дворян Устина и Стефаниды Недюревых.

Ее отец, Устин Недюрев, «муж благоверен и нищелюбив», служил ключником при дворе царя Ивана Васильевича Грозного – это была почетная и доходная должность. В жены он взял Стефаниду Григорьевну, родом из Мурома.

Спасо-Преображенский собор, Спасо-Преображенский монастырь, Муром. XVI в.

В шесть лет Ульяна осталась круглой сиротой: мать и отец умерли в один год, скорее всего, от какой-нибудь свирепствовавшей эпидемии.

Девочку забрала к себе в Муром бабушка с материнской стороны, Анастасия Дубенская. Перед смертью она завещала взять на воспитание сироту своей дочери Наталье, у которой было уже и своих девять детей.

Ульяне исполнилось двенадцать лет, когда она перешла жить в дом тетки Натальи, жены Путилы Арапова. «Тетка часто ее бранила, а дочери ее насмехались над ней», – напишет в повести о детстве своей матери Дружина Осорьин.

Вряд ли молчаливая, никогда никого не осуждавшая Ульяна кому-нибудь подробно рассказывала о детских обидах. Наоборот, говорила, что тетка Наталья и ее дочери желали ей добра, вот только понимали его на свой лад.

На Руси в XVI веке девушки в тринадцать-четырнадцать лет вовсю начинали «невеститься» и им позволялись всякие вольности. Это был словно последний свободный вздох перед замужеством, а дальше – кому какая выпадет женская доля, бывало, что и горемычная.

Недаром подруги пели на свадьбах, заранее оплакивая невесту:

Но сначала девушке нужно было найти жениха – желательно хорошего, богатого. Родители старательно наряжали своих дочек – будущих невест, дозволяли им краситься, много времени проводить на свежем воздухе, чтобы девушки «расцвели». Летом подружки водили хороводы, зимой устраивали веселые посиделки с гаданиями на суженого.

Но Ульяну девичьи «пустошные, пересмешные речи» никак не касались. Как и в доме бабушки, она целыми днями проводила за рукоделием или «в крестовой», как называли в те времена комнату с иконами. Вот тетушка и сердилась: кто же возьмет замуж печальную, иссушенную постами сироту?

Да и сестры пеняли Ульяне, говоря: «О безумная! Зачем в столь ранней молодости изнуряешь ты плоть свою и губишь красоту девичью?» И заставляли ее пить и есть с утра. Когда сестры звали ее на девичьи посиделки, Ульяна притворялась непонимающей, чтобы не обижать их отказом.

Никто не знал, что у молчаливой девушки, которую домашние считали немного «глуповатой», были свои радости: по ночам она пряла, вышивала, шила одежду и свое рукоделие раздавала по домам муромских бедняков. По-настоящему счастливой ее делала только чужая радость.

Биограф-сын пишет, что в то время Ульяна редко бывала в церкви, которая находилась далековато от дома Араповых («ни слышати словес Божиих почитаемых, ни учителя учаща на спасение николи же»). Он даже удивляется на страницах повести: кто и когда научил его мать с ранних лет христианскому состраданию к обездоленным?