Размер шрифта
-
+

Святой сатана - стр. 7

– В общем так, Потемкин, ты меня здесь не видел, ничьих слов не передавал. Понял?

– Понял, – ответил рассудительный подьячий, видимо нисколько не удивившийся такому ответу.

– И вот еще, – уже в дверях добавил Салтыков, – я у тебя чухонца горбатого, лекаря Преториуса забираю.

– Надолго?

– Не знаю. Как получится. Оформи ему подорожную, врачебные аттестации и пусть ждет меня.

Салтыков вышел на улицу. Порыв холодного ветра задрал полы его бархатного охабня и едва не сбросил в большой сугроб у крыльца щегольскую мурмолку[8] из роскошного алтабаса[9] с соболиным отворотом. Михаил поправил шапку, плотнее запахнул на себе края охабня и осмотрелся. Шел конец апреля, а весна пока едва обозначила свое присутствие в городе серой глазурью проседавших сугробов и талыми ручьями, струящимися вдоль деревянных мостовых. Солнце припекало по-весеннему, а до костей пробиравший ветер был вполне себе зимним. Кажется, уже сама природа устала от затянувшегося ненастья.

– А ведь где-то сейчас тепло, – сокрушенно произнес Салтыков, – людишки в одних дудяшниках[10] без порток бегают!

Он резво спустился с высокого крыльца аптекарского приказа, пересек Ивановскую площадь и, пройдя по переулку между Патриаршим двором и Чудовым монастырем, направился к Собакиной башне, возле которой имел свои каменные палаты.

– Мишка, стервец, ты куда же это направился? – неожиданно прозвучал за его спиной властный голос, заставивший замереть на месте.

Глава третья

Михаил, изобразив на лице нечаянную радость, медленно повернулся на знакомый ему с рождения голос. Из остановившегося рядом возка с откинутым на крышу войлочным пологом выглядывала маленькая сухая женщина, одетая в монашеские одежды.

– Маменька, вот так оказия! А я как раз о вас вспоминал! Надо, думаю, велеть дворне возок заложить да съездить матушку проведать! Не успел подумать, и тут такое счастье!

– Счастье не корова, за титьки не выдоишь, – сузив глаза, ядовито прошипела старица Евникея, – врешь ты, Мишка, как дышишь!

Она откинулась в глубь возка и поманила за собой сына.

– Ладно, не суть! Садись, чадо, разговор у меня к тебе есть.

Михаил неуверенно потоптался у возка.

– Да я как бы домой шел… – произнес он с сомнением в голосе.

– А я подвезу! – холодно ответила старица, метнув на сына жесткий взгляд.

Недовольно кряхтя, Салтыков забрался в узкие возки и плюхнулся рядом с матерью на лавку, обитую мягкой английской бумазеей. Молчаливый возница стегнул коней вожжами, и повозка медленно заскользила в сторону Собакиной башни.

– С утра была у Великой государыни инокини Марфы Ивановны. Долго говорили! – произнесла старица и внимательно посмотрела на Михаила, видимо, ожидая вопросов, но Салтыков в ответ только кивнул головой, не проронив ни слова. Равнодушие сына раздосадовало монахиню.

– Тетка твоя сильно опечалена, – произнесла она обиженно, – но тебе, кажется, все равно, что беспокоит мать государя?

– Ну что вы, маменька, как можно такое говорить? Скажите скорее, что же тревожит тетушку-государыню?

Евникея скосила на сына недоверчивый взгляд и язвительно выговорила:

– А ты, Миша, будто не догадываешься?

– Истинный крест, не пойму, о чем вы, мама? – пылко перекрестился Салтыков.

Старица не поверила ни единому слову, но решила не обострять и без того сложные отношения с младшим сыном. Двусмысленно хмыкнув, она поманила его пальцем и с жаром зашептала на ухо, словно в возке, кроме них, находился кто-то третий, способный подслушать этот разговор.

Страница 7