Святой Грааль - стр. 65
Наперерез в сотне шагов выехало четверо вооруженных мужчин – на боевых конях, хмурые, собранные. Все выглядели очень опасными. Они перегородили дорогу и так стояли в угрюмом ожидании. Двое одеты по-европейски, в тяжелых латах, шлемах с ниспадающими на плечи кольчужными сетками, что надежно защищали шею от сабельных ударов до тех пор, пока не явились франки с их тяжелыми, как молоты, мечами и массивными, как наковальни, топорами.
Двое явно сарацины – сухие, смуглые, на горячих арабских скакунах. Те зло грызут удила, нервно перебирают точеными ногами, стремясь распластаться в бешеной скачке, для которой родились и росли. Сарацины блистают легкими булатными доспехами, редкими даже для знатных арабов, на обнаженных саблях вспыхивают синеватые искорки – знак лучшей дамасской стали. Их лица надменны, неподвижны, но в посадке, развороте плеч просматривалась готовность к стремительной схватке, столь молниеносной, что тяжелые европейские рыцари не успеют даже пришпорить могучих коней, а бой уже закончен.
– Олег, – сказал Томас негромко, едва ли не впервые называл калику по имени, – мне кажется, день начинается неплохо.
– Я не люблю, когда загораживают дорогу, – ответил Олег грустно.
– Хлипкий заборчик! – возразил Томас. – Всего четыре доски!
– Но не гнилые…
Он покосился на Чачар. Женщина замерла, ее ладошки прижаты ко рту. Глаза широко распахнулись в страхе и недоумении: только что срывала цветы, уже придумала, под каким предлогом поднести букет столь застенчивому рыцарю, а тут на фоне синего безоблачного неба выросли четыре грозовые тучи с блистающими молниями клинков! Что случится с нею, если ее защитники будут убиты, а враги уцелеют?
– Я беру на себя франков, – заявил Томас высокомерно. Тон его исключал любые возражения. Он с металлическим лязгом опустил забрало, скрыв лицо, ставшее злым и надменным. – А ты отвлеки сарацин. Займи их чем-нибудь.
– Всегда выбираешь лучшее, – обвинил Олег.
– В другой раз будешь выбирать ты, – пообещал Томас.
Вся четверка медленно пустила коней навстречу. Сарацины держались в седлах неподвижно, обнаженные сабли уже блестели в их руках, а оба латника переглядывались, зло усмехались. Один вдруг заорал громко:
– Постарайся умереть сразу, англ! А ты, странник, можешь убираться к своим языческим дьяволам. Конечно, надо бы содрать с вас шкуры… С живых, конечно. Ладно, все потехи возместим на девке. Уже дрожит от нетерпения, не дождется, ха-ха! Чует настоящих мужчин! Клянусь, она получит все и чуть больше, прежде чем отдаст душу.
Они остановили коней в шагах десяти напротив друг друга. Арабские скакуны грызли железо удил, храпели, а тяжелых битюгов франков, если бы не обмахивались лениво хвостами, можно было бы принять за каменные статуи. Томас, видя, что натиска не ожидается, одним быстрым движением отшвырнул копье и выдернул из ножен меч. Все четверо противников покачивали в руках кривые сабли, которые Олег по старой привычке все еще звал хазарскими мечами.
Олег в растерянности похлопал себя по карманам, пошарил за пазухой справа, поискал слева, внезапно его лицо озарилось радостной улыбкой, словно изловил зловредную вошь. Четверо противников издевательски захохотали: сарацины – сдержанно, с чувством полного превосходства, латники – раскачиваясь в седлах. Томас хмурился, стало неловко за калику, даже отодвинулся чуть, словно ничего не имеет общего с ним, но противники захохотали лишь громче, злее.