Святая Русь. Княгиня Мария - стр. 39
Неждан тотчас заинтересовался:
– Добрую мысль подал Александр Ярославич. Надо бы с Ошаней потолковать.
– Кто такой?
Корзун, не скрывая удивления, глянул на князя.
– Прости, Борис Василькович, но я-то думал, что ты нашего знаменитого кузнеца ведаешь.
– Ране мне не до кузнецов было, – строго отозвался князь. – То в Белоозере скрывался, то к ханам на поклон ездил, то беглых оратаев разыскивал. Дань-то этому треклятому баскаку хоть тресни, но платить надо… Что за Ошаня?
– Ему уже за восемьдесят, но еще крепкий старик. С малых лет простоял у горна, но ныне ослеп. В кузню свою до сей поры ходит и на подручных покрикивает. Отец твой, Василько Константинович, жаловал кузнеца, от всякого тягла его освободил. Ныне же Ошаня Данилыч скучает. Подручные его сохи мужикам да ухваты бабам куют. Работа грубая, не тонкая. Это тебе не булатный меч и не кольчуга.
– Кой прок от слепого старика?
– Вдругорядь прости, князь. Этого старика почитает весь ремесленный люд, и, коль он попросит уйти мастеров в лес, его послушают. Но здесь и наше слово будет не последним.
– Позови мне этого старика.
Корзун незаметно вздохнул: юн еще Борис, никак не привыкнет к своему высокому княжескому званию, кое обязывает его лишь повелевать и приказывать, а то, что в таком серьезном деле ему самому надо наведаться к ковалю, до него не доходит. Ошаня-то и зрячим никогда в княжеских палатах не бывал, к нему и Константин, и сын его Василько сами в кузню приходили.
– Пожалей слепого, князь. Не лучше ли нам самим Ошаню посетить, как это всегда делал Василько Константинович.
Борис старался во многом походить на отца, поэтому ответил без раздумий:
– Ты прав, Неждан Иванович. Наведаемся к ковалю.
Ошаню долго уговаривать не пришлось. Ожил, загорелся старик:
– Давно пора за доброе оружье взяться. Мои ребятушки истосковались, срам в кузню ходить.
– Но пойдут ли в леса?
– За своих ручаюсь, князь. Никто из пятерых и слова поперек не скажет. А вот за других ковалей поручиться не могу. Толковать надо.
– Потолкуй, Ошаня Данилыч, – как можно теплее попросил Борис Василькович. – А я уж ничем не обижу, щедро награжу.
– Деньги – пух, – махнул рукой Ошаня, – дунь на них – и нет их. Настоящий коваль, коль работа по сердцу, о барыше не думает. Дело в другом, князь. У всех путных ковалей семьи. Каково в дебри с ребятней срываться?
– И в дебрях помогу обустроиться. Главное – добрую артель сколотить.
– Потолкую, – вновь молвил Ошаня.
Неожиданно все дело уперлось в Лазутку.
Через три дня вновь навестив кузнеца, боярин Корзун спросил:
– Как потолковал, Ошаня Данилыч?
– Да, кажись, не худо. Уговорил десяток мастеров.
– Молодцом, Ошаня Данилыч… Но всяк ли надежный? Никто не проговорится? Об этом ни одна душа не должна узнать – татары под боком.
– Обижаешь, боярин. Я этих мастеров с зыбки ведаю. Кремень, лишнего не вякнут… Тут об ином речь. Кузня не токмо леса требует, но и руды с водой. Много руды! Без оного кузне не дымить. Просто так в лес не сунешься, особливые места надо ведать. А среди нас такого лесовика нет.
Неждан пощипал, пощипал русую бородку и обнадеживающе молвил:
– Есть такой. Леса вдоль и поперек знает, приметы всякие ведает, по ним и руду сыщет. Сам постараюсь его разыскать.
– Ты уж порадей, боярин.
Ошаня Данилыч стоял, опираясь на клюку. Медное, сухощавое лицо его, обрамленное волнистой серебряной бородой, продолжало оставаться озабоченным.