Священный мусор. Поднимаясь по лестнице Якова (сборник) - стр. 21

Что, по Вашему мнению, будут читать в России через двадцать лет?

Кажется, комиксы. Во всем мире будут читать комиксы. Они не будут похожи на теперешние – думаю, что это будет новый жанр, в котором рисование будет каким-то новым способом соединено с текстом, возможно, не без участия мультипликации или каких-то техник, которые нам сегодня неизвестны. Если вообще будут читать…

Какой жанр наиболее адекватен для описания нашей жизни в 1990-е? 2000-е? 2010-е?

Наверное, кино.

Какие тенденции в текущей российской литературе Вам неприятны и какие, наоборот, вселяют оптимизм?

Не могу сказать, что я внимательно слежу за литературным процессом. В литературную тусовку я не вполне включена. Но вообще у меня сложилось такое впечатление, что сегодня слежение за процессом превратилось в отдельную профессию. Такой огромный поток книжной продукции, что занятый собственной работой человек физически не может просматривать эти тонны книг. Однако мне лично последние годы литература «нон-фикшн» представляется более интересной, чем современная проза.

Но я подчеркиваю, что я вполне могла пропустить что-то совершенно выдающееся. Творчество человеческое продолжается, процесс, вне сомнения, идет, и этого одного достаточно, чтобы не впадать в пессимизм.

Во все периоды нашей истории литература была пространством «истинной реальности». Как Вы в этом смысле оцениваете текущую ситуацию? Есть ли у современной литературы шанс вернуться в этот статус или эта ситуация умерла в принципе?

Относительно «истинной реальности» можно было бы и поспорить. К тому же сегодня разговор о «нашей» и «ненашей» литературе приобретает провинциальный характер – культура становится планетарной, и процесс этот уже необратим. Вторая половина двадцатого века была временем расцвета фантастики всякого рода, включая и научную: от Брэдбери до Стругацких. Сегодняшняя действительность перехлестнула самые смелые проекты фантастов. И в этой ситуации разговор о возвращении куда бы то ни было теряет смысл. Двери назад захлопнулись, никакого возвратного движения нет. И это замечательно.

Как показывает история, чем круче закручивались гайки наших реалий, тем изощреннее становилась литература. Действует ли, на Ваш взгляд, этот алгоритм до сих пор?

Вежливым выражением «гайки реалий» Вы называете, как я догадываюсь, советскую и постсоветскую власть? Нет, я не могу согласиться с этой точкой зрения. Чем крепче закручивались гайки, тем больше погибало художников – от Николая Гумилева до Осипа Мандельштама. Когда Вы говорите об «изощренности», Вы имеете в виду «эзопов язык»? Ну да, наверное, целое поколение научилось читать между строк, искать скрытые смыслы. Наверное, выработалась какая-то особая чувствительность к тайнописи… Я помню времена, когда самым смелым публичным человеком был Аркадий Райкин. В наше время это «закручивание гаек» столь же мало эффективно, как и в прошлые. Талант пробивает асфальт. Иногда при этом погибает.

Что нужно сделать – и нужно ли делать что-то – чтобы поэт в России снова стал больше, чем поэт?

Не надо, чтобы поэт был больше, чем поэт. Давайте оставим поэта в покое. Пусть себе живет, как одуванчик около забора. В России с поэзией последние десятилетия всё в порядке, происходит тихий, мало кому заметный расцвет. Маленькие тиражи, малая известность, но поэты появились, как мне кажется, большие.