Священная балалайка - стр. 8

О присутственной лунной копии присутственного здания, конечно же, знали где надо и кому надо. Только наиболее сомневающиеся отваживались-таки спрашивать себя шёпотом: «А надо ли? Ежели кто-то чевой-то построил на Луне – значит, так надо. А зачем американцам знать, чево не надо? Не лучше ли ахнуть ракетой, пока не поздно в сфотографированную цель и дело с концом? А с концом ли? Ведь кто-то же его построил, где надо, но забыл, вероятно, доложить об том куда надо. А если доложил, то чё все молчат? Или тот, кому надо, выжидает в меру, чтоб нанести решительный удар компрадорской буржуазии со всеми вытекающими отседова последствиями? Кто ж его знает. То есть их знает. В общем, там видно будет».

Давно уже не случалось среди землян такой всеобъемлющей паники. Причём, каждый почему-то считал себя ответственным за происходящее, чего давным-давно не случалось, примерно со времён Второй Мировой, то есть Великой Отечественной войны. И Америка, и другие страны давно знают, что если бы не Сионистские Штаты, то Гитлер давно покорил бы всю землю. А сейчас?! Ведь сейчас происходит примерно то же самое! Потрясает планету глобальный переворот даже не политического толку. Это гораздо хуже: вся земля находится под негласным чьим-то вниманием, под незасыпающим недремлющим оком. Вторжение извне в пусть неуютный, но наш мир внеземных цивилизаций? Или же слуги Божьи успели установить пункт наблюдения? Как ни крути, но на крутом жизненном пути у землян возникла не менее крутая проблема. Снова приходится кому-то что-то решать. И снова Америка послала своих сыновей-астронавтов решать мировые проблемы, как будто именно Сионистские Штаты должны отдуваться за человечество. Как будто братанам-америкосам-архантропам больше всех чего-то надо. А надо ли?

– Внимание! Говорит Москва. Сегодня после тяжёлых и продолжительных боёв советские войска оставили город Смоленск.

Голос Юдко Берковича Левитана плыл над студёной Лубянкой, оседая скупым инеем на деревьях, зданиях, проводах. Слова пронзали не столько студёной неразберихой, окутавшей ожидающий осады город, сколько маячившей на горизонте безысходностью, за которой притаилась не просто смерть и уничтожение, а что-то доселе миру неизвестное ужасающее. Это нельзя было ни понять, ни объехать на какой-нибудь хромой козе, ни избавиться от наваждения.

Мороз опустился на столицу так же, как разразившаяся в июне война. Нельзя сказать, что её никто не ожидал, только оказаться в положении трусливых шакалов – это моральная мировая гибель, это попадание под панику! Лучше уж потерять в боях десятку-другую тысяч пехотного мяса под артиллерийскими снарядами, чем прослыть паническим трусом на всю округу, то есть на весь мир. Зима пройдёт, война тоже, а вот трусость может прилипнуть ко всей стране на долгое время. И ничто не может избавить от грядущей опасности. Ничто! Напрасно утверждали «меньшие братья» американские евреи, что из каждого безвыходного положения есть, как минимум, два выхода. Всё это бред. Нет никакого выхода и быть не может хотя бы потому, что стоящие у советского штурвала евреи слишком усердно занялись шапкозакидательством.

Политрук Коломзандер поёжился: то ли от морозного ветра, нагло забирающегося под шинель с четырьмя кубарями в петлицах, то ли от голоса диктора по спине ползли противные ледяные мурашки. Враг овладел Смоленском. А от Смоленска до Москвы… Да уж, ситуёвина. Москва выглядела хмурой и неуютной, как будто превратилась в полигон для испытаний мужества, храбрости и… какое к лешему мужество и храбрость? Этому можно обучать салаг, и то на первом курсе военного училища. А дальше? Дальше жизнь расставляла всё по своим местам.