Своя цена - стр. 7
– Тогда ты умрешь, дура, – заявила Динка авторитетно. Она, хоть и была на пару лет младше, считала себя гораздо умнее сестры.
– Почему умру?
– Потому что тебя продырявят снежинки и ты вся истечешь кровью. А от потери крови ты не сможешь встать и останешься лежать тут, в сугробе. Тебя занесет снегом, а весной ты сгниешь и останутся одни кости…
– А ты разве не поможешь мне встать? – спросила Кира тихо.
– Вот еще! Лежи, раз такая дура.
Кира замолчала и закрыла глаза. Не хотелось больше ничего рассказывать Динке. Хотелось молча лежать и чувствовать замерзшими щеками легкие кошачьи касания снежных хлопьев. И думать лениво о том, что она никогда не умрет. А если даже и умрет, то ведь все равно в каждой травинке останется ее малюсенькая частичка, а значит, умирать совсем не страшно. Страшной была та смерть, которую описала Динка: когда умираешь медленно и неотвратимо, когда к страданиям физическим присоединяются еще и нравственные, от осознания одиночества и собственной ненужности. А Кирина смерть была не страшной. Даже интересно было представлять, как будешь чувствовать себя потом, глядя из одной травинки-Киры на всех остальных, тоже искренне считающих себя Кирой.
Из ностальгической задумчивости ее вывел взметнувшийся вдруг вихрем снег и сразу же – прикосновение к щеке холодного собачьего носа.
Кира открыла глаза, нисколько не сомневаясь, кого увидит перед собой. Рич, их знакомый лабрадор. Тоже ранняя пташка.
Вообще, они с Петькой знали многих окрестных собак. Кира с ними дружила, а Петька не боялся, воспринимал, как часть пейзажа. Наверно поэтому и собаки к нему особого интереса не проявляли.
Рич радовался изо всех своих собачьих сил, лез целоваться. Кира обхватила его за шею и прижалась лицом к холодной черной шерсти. Шерсть пахла меховым воротником только что с мороза.
– Рич, паразит! Что же ты делаешь! – Людмила, хозяйка, подбежала, но в сугроб ступать боялась, топталась на дорожке рядом с Петькой. Смотрела виновато, но с надеждой, что обойдется, и ругать собаку Кира не будет.
Рич вырвался из объятий и начал нарезать круги, проваливаясь в снег по пузо.
– Людочка, доброе утро! С новым годом! – Кира поднялась и побрела к своим, даже не отряхивая снег с лыжных, «прогулочных» штанов.
Они прошлись немного все вместе. Кира тянула за веревку санки и оглядывалась время от времени на бредущего сзади Петьку. Слушала в пол-уха, как Рич испугался вчера фейерверков, забился в ванную и просидел там до утра. И даже на прогулку сегодня не хотел идти поначалу. Пса было жалко, хотя сейчас по нему не было заметно, что он чего-то боится. Носится как угорелый по сугробам, время от времени взлаивая от восторга.
Возле заснеженных качелей расстались. Людмила повела Рича домой, а Кира с Петькой пошли дальше, по главной аллее.
Здесь уже не хотелось валяться в сугробах. Здесь была цивилизация: расчищенные ровные дорожки и скамейки через каждые три метра. Здесь сумасбродства будут неуместны, нужно было идти с прямой спиной и следить за выражением лица.
Кира посадила Петьку в санки. Так было спокойнее. Не придется поминутно на него оглядываться, проверяя, не отстал ли и не обижает ли его кто-нибудь.
Хотя обижать сейчас было некому. Но все равно, пусть сидит в санках – так спокойнее.
Одинокую мужскую фигуру на скамейке она заметила издалека. Поискала глазами собаку – ведь никому кроме собачников в такую рань идти на улицу не надо – но не увидела и решила, что это просто загулявший прохожий. Может, из гостей возвращается. Правда, странно, что он один. Все-таки новогоднее веселье предполагает компанию.